День пирайи (Павел II, Том 2)

Однако Сухоплещенко работать не только любил, но и умел. Трое суток он усиленно беседовал со всеми, кто имел хоть какое-то отношение к событиям последнего года; он выискивал хоть кого-нибудь, кто пострадал, а лучше — погиб за дело Реконструкции. В крайнем случае подполковник мог выбрать кого-нибудь из членов августейшей семьи, кто недавно загнулся, его-то мучеником и объявить, — ну в самом крайнем случае и загнуть ведь кого не то не особо трудно, а там доказывай. Отец императора явно не годился, ему все равно памятник полагался. Из косвенных родственников умер у Павла только один, но был он, как назло, еврей, да и вообще седьмая вода на киселе. Так что не годился. Тогда Сухоплещенко наскоро улетел в Свердловск и, перебирая человека за человеком, папочку за папочкой, добрался и до краткого дела о смерти гражданина Керзона С.А., последовавшей в винном магазине № 231 Свердловского облпищеторга прошлой зимой. Заодно в том же деле лежал рапорт «скорой помощи» с жалобой на работу этого винного магазина, где смертных случаев не оберешься, с просьбой послать туда спецкомиссию: «скорая» такого рассадника смертности терпеть не может. Отчего это непьющий дядя-еврей помер в винном магазине, — а то, что Керзон был непьющим, Сухоплещенко установил мгновенно. Впрочем, конечно, дотошный хохол понимал, что цепляется за соломинку в чужом глазу. Но, на его утопающее счастье, соломинка в считанные мгновения обернулась спасительным бревном; на стол к хохлу лег давний рапорт врача «скорой» о смерти в результате несчастного, возможно, случая, работника магазина № 231 Петрова Петра Вениаминовича. Предсмертный вопль Петрова: «Да я за Романовых хошь кого пырну! Хошь куда!» — засвидетельствовали два десятка свидетелей, лишь бы отбояриться от следствия, доказать, что погиб Петя Петров по собственной глупой вине, в этом истина и нечего чикаться посмертно, скорей бы магазин открыли и бутылку дали, ну, и лишь бы дела не завели. Сухоплещенко просто физически ощутил, как у него на плечах отрастает третья, полковничья, коньячная звездочка. А ну подать сюда свидетелей этих! Дело Петра Вениаминовича Петрова подать! Эксгумировать!.. Через сутки весь недружный коллектив магазина № 231 с дополнениями был целиком вывезен в Москву; властью, данной подполковнику новым правительством, всю эту пьянь пришлось расквартировать на собственной даче, впрочем, только что полученной в дар от Ивистала, чтобы доносил ретивее. Дачу подполковник взял, но сам селиться на ней не рискнул. Очень к месту пришлись нынче эти свердловские хреновья: поди высели их оттуда, покуда сам не захочу, использую для прямых служебных целей, поди дачу эту у меня отбери, покуда они там живут. Повысил забор, поставил охрану. Родным городом П. Петрова оказалась какая-то Старая Грешня, где-то это название Сухоплещенко уже слышал. Там-то и надлежало ставить Петрову памятник, первому из героев Реконструкции. Пока что Сухоплещенко поиски других героев отложил, бронзы не напасешься, на одном-то герое спасибо, — и вернулся к обязанностям квартирмейстера при быстро умножающихся Романовых.

Таковых, по мере выявления и доставки в Москву, надлежало делить на два сорта: одних «задачивать», то бишь прятать на дальние дачи до востребования, либо «держать особняком», то бишь вселять в старинные московские особняки, чтобы вселенные были все время под рукой. Ко второй категории сразу была отнесена Катя Романова, невенчанная жена императора, с которой тот не хотел знаться. Родственников эта Катя имела, но не ближе двоюродных и троюродных теток в немецкой глуши на Алтае, все какие-то сектанты из восемнадцатого века, ну еще имелась престарелая бабушка, не понимающая по-русски ни слова, хотя владеющая секретом — как делать восхитительное сливочное масло, лучше вологодского; что-то смутно предчувствуя в своей судьбе, Сухоплещенко бабулю с Алтая выдернул и глубоко, комфортно задачил. Мужского потомства в роду Бахманов не оставалось вовсе, — может, куда как лучше: такого изумительного по сиротскости семейства могло в другой раз и не отыскаться, в смысле грядущих отношений с Великой Германией Катю стоило поберечь, а Павел открытой неприязни к ней все-таки не выражал, ну не хочет восходить к ней на ложе, значит, полагает, что не царское это дело. Может, суть в том, что она у него невенчанная, вероисповедания вовсе непонятного, то ли крещеная, то ли нет, сама не помнит, а покойный отец вероисповедание менял трижды.