День полнолуния

Но было поздно. Сначала я ощутила, как голеней, спины и локтей коснулись холодные брызги, а затем на меня обрушился мощнейший удар — сразу как будто бы на все тело — голову, плечи, шею, спину. Меня оглушило, потащило, рвануло куда-то. Все вокруг стало сплошной толщей ревущей, бушующей, закручивающейся водоворотом воды. Я уже не знала, где земля, а где небо, в какую сторону мне пытаться грести. Да это все равно было бесполезно — я в этой разбушевавшейся стихии была лишь щепкой, не способной к сопротивлению. Меня захлестнуло паникой, я бессмысленно забилась и лишь каким-то нечеловеческим усилием заставила себя не пытаться хватать ртом воздух — знала, что воздуха нет, а если вода попадет в легкие… Меня несло куда-то, и был в этом и парализующий ужас, и даже какой-то сумасшедший восторг, преклонение перед бешеной силой природы, которую мы все давно уже привыкли считать ручной и покоренной. По глазам ударил песок, я зажмурилась, пытаясь проморгаться, и тут же увидела, как прямо на меня несется нечто темное, огромное и явно тяжелое. Уклониться было невозможно, и я лишь инстинктивно постаралась сгруппироваться, обхватить руками голову и пригнуть ее к коленям, чтобы удар не пришелся по черепу. А затем меня швырнуло на это темное — бетонную сваю или обломок стены, — и во всем моем теле одновременно вспыхнула острая, резкая ослепительная боль. Мне даже показалось, будто я расслышала хруст, а затем все разом померкло — и боль, и страх, и ощущение реальности, — все ушло, я словно провалилась в бездонную черную дыру.

Когда я открыла глаза, все вокруг было ослепительно-белым, и в первую минуту это показалось мне продолжением моей боли. Я будто бы на мгновение перестала ощущать разницу между разными органами чувств, мне казалось, что боль можно увидеть глазами, вдохнуть, пощупать. Вот такой она была — моя боль, белоснежной, яркой, пахнущей дезинфицирующим средством.

С трудом повернув голову на подушке чуть влево, я увидела маленькую симпатичную тайку в темно-зеленом врачебном костюме. Та хлопотала возле стойки, на которой помещались неумолчно пищавшие и подмигивавшие зелеными и красными лампочками приборы.

— Извините, — попыталась произнести я по-английски, но мне удалось лишь с трудом разлепить губы и выдавить какой-то едва слышный звук, похожий то ли на шепот, то ли на вздох.

Тайка обернулась, и лицо ее тут же осветилось улыбкой, такой радостной, будто мы с ней встретились на городском празднике, не иначе.

— Мисс Дорошин, вы пришли в себя, — бойко залопотала она по-английски с тайским акцентом. — Это очень хорошо, не разговаривайте, пожалуйста, вам нельзя напрягаться.

Маленькая медсестричка, наверное, думала, что я сейчас буду выпытывать у нее, что со мной произошло. Однако я, как ни странно, отлично помнила и пляж, и рыб, запутавшихся в ветвях кораллов, и надвигающуюся волну, и то, как она сшибла меня с ног, и свой ужас от полной невозможности определить, где небо, где земля. Сейчас меня волновало другое. В первую очередь, что стало с моим коллегой Валерой Семиным, а во-вторых, насколько серьезны мои повреждения, как скоро я смогу выбраться отсюда и вернуться в Москву.

Я с трудом выпростала из-под белоснежной простыни руку и с некоторым удивлением осмотрела собственные пальцы. Все движения давались мне как в замедленной съемке, и оттого рука показалась чужой. Однако с руками точно все было в порядке, а вот ноги…

Поначалу мне показалось, что меня обездвижили, привязав, пристегнули к койке. Ну мало ли какие у медиков могли быть соображения? Но через несколько минут до меня дошло, что в таком случае я ощущала бы давление от зажимов, я же не чувствовала ничего — у меня будто в принципе не было нижней половины тела. Я испуганно рванулась вверх, однако смогла лишь на пару сантиметров оторвать голову от подушки.

— Мисс Дорошин, лежите, — всполошилась медсестра, метнувшись ко мне. — Вам нельзя…

— Что со мной? — сдавленно заговорила я, чувствуя, как трескаются пересохшие губы. — Я не чувствую ног… Что произошло? Я хочу знать! Вы не можете скрывать от меня…

— Успокойтесь, успокойтесь, ради бога. Я сейчас позову вашего лечащего врача…

Девушка нажала на какую-то кнопку, и через минуту в палату уже влетели бодрые санитары со шприцем успокоительного наготове, а за ними торопливо вошел врач — пожилой таец со смешной клочковатой бородкой. А я все продолжала требовательно спрашивать:

— Что со мной? Что со мной? Почему я не чувствую ног?

Через пятнадцать минут все было кончено. Забавно, конечно, если задуматься, — вот так вот какие-то пятнадцать минут могут разрубить вашу жизнь на две половины. И все прежнее, знакомое, останется до. А с этого момента начнется страшное неизведанное после.

Наверное, можно было бы возразить, что жизнь мою разделили не эти пятнадцать минут, а цунами, второй раз за три дня накрывшее Пхукет. Но все же в те первые минуты пробуждения я еще ничего не знала, я чувствовала себя прежней, и потому мне казалось, что окончательный разлом произошел в момент этого разговора.