День поминовения

Нонна признавала про себя, что с тягой на фронт ей следует бороться. И здесь она делает то, что необходимо фронту. Неужели положение столицы так опасно, что из нее думают эвакуировать госпитали? Ведь они нужны здесь, ближе к полям сражений. Нонна Романовна знала, что эвакуация раненых идет по плану, по инструкциям Намек начальника встревожил ее

А насчет детей она согласна, это действительно упущение Налеты, холод в доме, недостаточное питание... Да, надо разузнать, не соберут ли еще группу ребят. Есть, слышала она, хороший интернат для детей медработников-фронтовиков где-то на Алтае.

6 ноября 1941 года, в двадцать четвертую годовщину Великой Октябрьской революции, все услышали речь Сталина — короткую, полную силы и уверенности в победе. А на следующий день, седьмого ноября, на Красной площади состоялся военный парад! Этого совсем не ожидали. И Нонна исполнилась радостной энергии. Она готова была работать круглые сутки. Мешало только беспокойство за детей, за тетушку.

Старенькая Незабудка растерялась, быстро уставала, слабела. Нонна подозревала, что тетушка отдает свою еду детям, несмотря на ее запрет.

Нонну любили в госпитале. От нее, казалось, исходил ток жизненных сил и передавался тем, к кому она прикасалась. Кроме работы в операционной, перевязочной была еще работа в палатах: переливание крови, внутривенные вливания. Но и этого было мало Нонне: она хотела сама ухаживать за ранеными и включилась в расписание подменной палатной сестрой к тяжелым.

В эти суровые месяцы Нонна сама посуровела. Она была строга дома с детьми и тетушкой, в госпитале требовательна к санитаркам и палатным сестрам, зато с ранеными тепла и ласкова. Казалось, вся ее материнская нежность перенеслась теперь в палаты тяжелых, которых надо было выхаживать. Все, что следовало делать для них, Нонна делала охотно, не брезгуя никакой работой. Работая, она приговаривала ласковые ободряющие слова, а то весело шутила, чутко улавливая, что нужно здесь, сейчас этому человеку. Она прикасалась теплыми ладонями к лицам, приглаживала волосы, брала руку посчитать пульс. Ласка ее — женская, материнская — принималась с благодарностью, утешала, целила.

Руки ее правда были замечательны: сильные и крепкие, они были мягки и нежны, а в движениях и смелы и осторожны Она не причиняла лишней боли, а когда боли нельзя было избежать, помогала перетерпеть участливым словом.

Похоже было, что сердцем Нонна переселилась в госпиталь

Наконец собралась группа детей, не уехавших из Москвы своевременно, и Нонна решилась: она отправит Ромушку и Маринку. Детей везли на алтайский курорт, в село Новую Белокуриху, в интернат для детей военврачей. В группе было двадцать ребят, сопровождали трое взрослых. Тетушку Надежду Сергеевну зачислили нянечкой.

Нонна сомневалась, сможет ли тетя Незабудка делать, что положено няне. В сборах к отъезду выяснилось, что тетушка сильно сдала. “Какая ты худенькая, тетечка”,— говорила Нонна, чувствуя себя виноватой перед старой тетушкой, испытывая страх за нее и ребят, которых вверяла этим немощным рукам.

У Нонны защемило сердце, и все предотъездные дни она старалась быть больше дома.

“Совсем ты нас бросила, Нонна”,— жаловались раненые. Она отвечала: “Вот отправлю ребят, переселюсь в госпиталь”.

Наступил день отъезда. Нонна знала, что путь предстоит долгий и хоть безопасный,— в тех местах не летали немецкие бомбардировщики, — но трудный, с пересадками, и это ее тревожило. На вокзале Ромушка и Маринка приуныли, тетушка совсем сникла, боролась со слезами. Провожающие тащили ребячьи вещи, и было ясно, что этих вещей слишком много, распоряжение — одно место на человека — не выполняется. Детей устроили в пассажирском вагоне, по двое на полку, это было хорошо. Матери укладывали вещи, вынимали из свертков подушки, одеяла, совали детям в руки мешочки с едой и сладким, хотя решено было, что все родительские подношения поступят в распоряжение главной сопровождающей и будут разделены поровну За группу отвечала молодая энергичная медсестра из другого госпиталя, она везла также своих двоих Неясно было, как справятся женщины с этой кучей вещей, с малышами, ребят постарше было немного.

Нонне было тревожно, тоскливо, она бодрилась, повторяла строго: слушайтесь бабулю, держитесь крепко за бабулю-Незабулю (так они звали тетушку), не растеряйтесь, уверяла Ромушку, что будет преинтересное путешествие и он увидит много замечательного в окно. Ой, как малы они были: Ромке шесть, Маринке четыре, как только она решилась отрывать таких от себя. И Нонна жалела, что не послушалась Алексея — не уехала с детьми. А работа, такая же, как здесь, нашлась бы и в тыловом госпитале.

Вагон заполнялся, становилось тесно, к ребятам на полки подсаживались посторонние, проходы заваливались вещами. Надо было выбираться на платформу, женщины целовали детей, некоторые крестили, дети плакали, хватались за матерей.

Поезд тронулся, Нонна махала платком, слезы на глазах мешали рассмотреть окошко, в которое глядел Ромушка.