День помощи

– Вот так, черт побери, – азартно воскликнул Танака. – Мы их сделали!

Сейчас он был здесь господином, хозяином всего. Эти люди на дороге полностью оказались во власти пилота, медленно, смакуя событие, откинувшего предохранительный колпачок и коснувшегося гашетки:

– Бэнг!

Ничего не произошло, не харкнула свинцом установленная на подвижном лафете под бронированным днищем фюзеляжа тридцатимиллиметровая пушка, не вырвались из-под крыльев "кометы" управляемых ракет "Хеллфайр", не брызнули метеоритным дождем неуправляемые ракеты FFAR – в этом вылете вертолет лейтенанта Танаки не нес никакого оружия. Подкрыльные пилоны были пусты, точно так же, как патронные ящики. Ведь там, на земле, были не враги, не бесноватые афганцы или иракские террористы, а такие же американцы, славные парни откуда-нибудь из Тенесси, Калифорнии или, на худой конец, пасмурного Орегона. И все равно душу пилота наполнила радость победы, и Эд Танака не смог сдержать кровожадной улыбки – будь этот вылет боевым, и противник не досчитался бы сотен своих солдат, не получив в срок важные грузы, а, значит, проиграв войну.

Наверное, в этот миг точно также хищно улыбались пилоты остальных вертолетов, вышедших на транспортную магистраль, по которой день и ночь шли потоки грузов для группировки "условного противника", за которого здесь, в Грузии, выступала Десятая пехотная дивизия. И сейчас лейтенант Эдвард Танака, командир эскадрильи Двести двадцать девятой бригады армейской авиации, успешно выполнил приказ – смог скрытно выйти на коммуникации "противника", нанеся ракетный удар. В штабе бригады пришла пора открывать пиво, чтобы отметить несомненный успех.

– Ну что, парни, – обратился лейтенант к своим экипажам, сейчас видевшим на мониторах в своих кабинах отраженный сигнал радара ведущего вертолета, и, не демаскируя себя излучением, получив возможность применять оружие по таким доступным, таким заманчивым целям. – Передадим привет пехоте? – И, не дожидаясь ответа, приказал: – Вперед! Скорость сто шестьдесят узлов!

Свет фар мазнул по серому склону, поросшему низким кустарником. В ярком свете искривленные ветви отчего-то вызывали ассоциации руками грешников, пытающихся вырваться из адского пламени. При этой мысли генерал-майор Камински невольно подумал о приближающейся старости – вполне естественная мысль после двадцати лет службы, двадцати лет, полностью, без остатка отданных стране, которую он давно уже считал своей родиной, и был готов погибнуть, защищая ее от врагов.

В прочем, генералу было о чем думать кроме философских вопросов. Он был солдатом, и это уже о многом говорило, но, кроме того, он был командиром, был тем, кто отвечал за жизни тысяч солдат, бойцов своей дивизии. Транспортные самолеты сновали между Ираком и грузинской столицей без перерыва, доставив уже больше половины личного состава и сотни тонн грузов, лишь малую часть того, что было нужно пехотной дивизии для ведения боевых действий. Конечно, никто в серьез не считал, что придется с кем-то здесь воевать, и все же солдат всегда должен быть готов к войне.

Аэродром в Тбилиси, наверное, никогда не работал в таком бешеном ритме, каждые полтора часа или даже чаще принимая очередной "борт" из знойного Междуречья. Небо над грузинской столицей буквально раскалывалось от не смолкавшего ни на миг рева турбин тяжелых "Глоубмастеров" и "Старлифтеров", заходивших на посадку, или же, напротив, взлетавших, но для того лишь, чтобы спустя несколько часов вновь вернуться, доставив еще партию груза или несколько сотен солдат.

Но прибывавшие из далекого Тикрита в казавшуюся непривычно мирной Грузию бойцы не задерживались в столице, и колонны тяжелых грузовиков ползли на север, к границе. Русские, оправдываясь военными маневрами, перебросили из глубины страны несколько элитных дивизий, десятки тысяч солдат, сотни танков и бронемашин, и американцы, как союзники и друзья явившиеся на Кавказ, не могли поступить иначе, кроме как выставить против чужих бронированных армад заслон.

Возможно, в штабе, где-то там, за океаном, на полном серьезе считали, что русские могут без видимых причин перейти границу, развязав войну. Сам Камински ни на мгновение не верил в это – там, в кремле, были вовсе не идиоты, готовые без всякого видимого смысла бросить в огонь тысячи своих людей. И все же подразделения Десятой легкой дивизии занимали позиции на самом рубеже, в полной готовности к любым сюрпризам. И сам Мэтью Камински считал, что должен быть там, на острие удара, пусть и трижды гипотетического, подавая пример своим солдатам, которые должны были видеть не штабную крысу, а боевого офицера.

Штабной М1114 "Хаммер", подпрыгивая на ухабах, полз в самой средине очередной автоколонны. Горная дорога извивалась, прихотливо петляя, прижимаясь к крутому склону, а с другой стороны обрываясь казавшейся бездонной пропастью. Ровно рычал скрытый под капотом стадевяностосильный дизель, сердце вездехода, а фары ближнего света мазали лучами по серому дорожному полотну.