День после ночи

– Ваш командир получил дурные вести из дома, – сказала Тирца, подходя к нему вплотную. – Вы должны... Вы ведь присмотрите за ним, я знаю. – Она крепко пожала ему руку. – Спасибо.

Шендл вихрем носилась по кухне – помешивала, плюхала еду по тарелкам и на все лады костерила Тирцу, которая так и не появилась, чтобы помочь ей с ужином. Шендл ждала до последнего, пока не пришлось все делать самой. Но, приступив к работе, она обнаружила, что ей это нравится. Дома, девочкой, она ненавидела возню на кухне, бесконечная готовка и мытье посуды нагоняли на нее. тоску. Иное дело взять на себя ответственность за кормежку двух сотен товарищей. Она чувствовала себя полководцем, разработавшим план сражения и возглавившим его. И, что лучше всего, работа не давала ей скучать.

Поэтому, когда незадолго до ужина на кухню забрел Натан, Шендл кивнула ему, но не стала спрашивать, знает ли он, куда подевалась Тирца.

Несколько минут он наблюдал за ее суетой, а затем сказал:

–  Эппельбаум и Гольдберг обещали за ночь разобраться с бойками. В общем, хорошо, что у нас есть лишний день.

– Вряд ли Боб и Ури так думают.

– Эти двое подставились, как дети.

– Ну и как же мы теперь без них? – спросила Шендл.

– А кто сказал, что без них? Всем придется попотеть. И тебе, и твоим товарищам.

– Особенно Францеку!

Натан пожал плечами.

– Только его не хватало. Вот же дуболом, – скривилась Шендл.

– Возможно. Но если что, люди за ним пойдут, как мы убедились.

– Он мог таких дров наломать!

– Но не наломал ведь, – примирительно сказал Натан. – И конечно, ты окажешь нам большую услугу, начав завтра сразу после ужина.

Шендл отложила ложку и повернулась к нему лицом:

–  Да?

– В принципе, я больше ничего не должен говорить до завтра, но ты такая славная девушка, и твои военные подвиги так всех нас вдохновляют. – Он взял ее за руку, провел пальцем по линиям на ее ладони. – Я вижу длинную жизнь, полную любви.

Шендл вырвалась и скрестила руки на груди.

Натан пожал плечами:

– Не надо осуждать мужчину за то, что он попытал счастья. Теперь насчет завтра. Ты должна будешь выбрать себе в помощники трех девушек из твоего барака. Спорим, ты возьмешь ту хорошенькую француженку и ту высокую блондиночку? В твоем бараке самые симпатичные на свете девушки, Шендл.

– Все твоей жене расскажу, если ее увижу. Не сомневайся.

Шендл знала, что не умеет врать, и очень волновалась, как бы не проболтаться Леони и Зоре, ведь обе видели ее насквозь. Поэтому, подавая ужин, она под любым предлогом сбегала на кухню. А когда, наконец, уселась, сразу набросилась на еду и быстренько набила себе рот, подумав, что ее соседки по столу вообще не смогли бы есть в таких обстоятельствах.

– Теди, – попросила Леони, – расскажи Шендл про своего поклонника.

Теди покраснела и замотала головой. Тогда Леони начала рассказывать сама:

– Сегодня в лазарете один из ребят-иракцев взглянул на нашу общую подругу и буквально с первого взгляда влюбился по уши! Он ей даже песню спел. Алица сказала, его зовут Ниссим, что значит «чудеса». Прелесть, правда?

– Глупости, вот что это значит, – фыркнула Теди и схватила кувшин. – Пойду еще воды принесу.

– Такой хорошенький, такой смугленький, – сообщила Леони, когда Теди ушла. – Только ниже ее сантиметров на пять. Вот будет парочка!

Шендл кивнула. Внезапно ей представилась картина: Теди в постели с таким вот парнем. Его ноги обвиты вокруг ее бедер. Контраст кожи, контраст волос. Золото и смоль, серебро и слоновая кость. А еще она представила их детей. Это будет совершенно новое поколение еврейского племени – голубоглазое и темнолицее или черноглазое и белокурое. Не европейцы, но и не арабы; сильные и изящные, выносливые и нежные, красивые во всем.

Когда Теди вернулась, Леони сказала:

– Извини, если я тебя обидела. Я всегда терпеть не могла, когда старые кумушки чешут языками, сводя парней с девушками и судача, до чего чудесные у них получатся детки. Вот теперь и сама туда же. А мне ведь еще и двадцати не исполнилось.

– Двадцати... – повторила Теди. – Странно. Почему двадцать лет мне кажутся почти старостью?

– Потому что мы слишком много смертей видели, – сказала Шендл. – Обычно это бывает гораздо позже, хотя бы лет в шестьдесят, когда среди знакомых оказывается больше мертвых, чем живых. Чтобы снова стать молодыми, нам надо завести детей.

– Какая из меня мать, – отмахнулась Теди.

– И из меня, – подхватила Леони. – Я даже в куклы никогда не играла, сколько себя помню.

– Это неважно, – возразила Шендл. – Мы выйдем замуж, у нас появятся малыши, и они нас изменят. Я такое уже видела. Даже женщины с татуировками на руках, даже те, которые разучились улыбаться, даже они – стоит им в первый раз взять ребенку на руки, как у них глаза светиться начинают.

– Но детям-то зачем такое бремя? – заметила Теди.

– Дети этого еще не понимают.

– Не обманывай себя, – возразила Леони. – Они все чувствуют, даже если не могут выразить это словами. И несправедливо превращать ребенка в источник собственного счастья. Теди права. Это непосильное бремя. И люди делают только хуже, когда называют своих детей в честь мертвецов.