Земля - розовая, с красными, пурпурными и черными полосами. Я находился так высоко, что мог видеть, как они скручивались спиралью, подобно зарождающемуся красному циклону. От этой потрясающей картины снова стало жарко в паху.
Мы росли, поднимаясь выше и выше. Мир пульсировал все сильнее - до боли, - но наслаждение не позволяло остановиться. Мне нравилось сидеть на дереве. Меня раскачивали волны, я видел глазами деревьев, глазами неба. Вкушал весь мир с его запахами, вкусом, цветом. Я поднялся над мандалой сущего, смеялся и пел в холодном, очень холодном воздухе.
Мандала мира, свернувшись, растворилась в темной пустоте. Вершины высоких деревьев почернели. Но те, что росли ниже, казались еще темнее. Дающие им жизнь артерии земли, сплетаясь, прочерчивали мир темными нитями.
Как высоко!
Воздух был подо мной, а Солнце - рядом. Мир остался позади. Вокруг - только небо.
Высоко над розовой пылью, дотягиваясь до звезд, оставив внизу такой яркий и красный мир, я парил и пел песню для Всевышней и ждал Ее ответа. Она была за стенкой раковины, окружавшей звезды.
Во мне нарастали звуки божественного гимна. Наконец-то! Я так долго ждал! Богиня сейчас счастлива!
Вкус звезд, далеких, невидимых. Я ощущал его. Вот одна, с ярким радиоизлучением, приторно-сладкая. Я дотронулся до нее своими языками. Все было густым, как жизнь, застывшим, как будущее, и стремилось вверх, как мое дерево. Я рвался, дрожал и устремлялся все выше… и взорвался. Мир раскололся по швам. Брызнула черная кровь Всевышней. Небо стало розовым от пыли, исполосованным языками пламени, оставлявшими яркие следы.
Я ринулся вверх, вскрикнул и облился кровью. Из сломанных ветвей, пульсируя, вытекала моя жизнь. Мир провалился в бездонную черную яму. Я умер в исступленном восторге. И родился. Одинокий. Во тьме. Мечущийся. Падающий. И наконец… заснул.
СУП
И однажды ночью я проснулся, задыхаясь. В горле пе-зсохло и першило. Страшно хотелось пить. Я попытался позвать кого-нибудь, но легкие взорвались болью. В гру-ди все мумифицировалось. Я молил о смерти как об избавлении.
Откуда-то донеслось:
- Все хорошо, лейтенант, расслабьтесь, если можете. Я попытался рассмотреть говорившего, но все расплывалось. В комнате было слишком темно.
- Не разговаривайте, - произнес кто-то. - Не пытайтесь дышать, за вас это делает аппарат. Не мешайте ему. Подождите.
Мне так и не удалось рассмотреть, что делает обладатель голоса, а в следующее мгновение я снова куда-то поплыл, но сознания не потерял. Спустя еще мгновение голос спросил:
- Может, попробуете поесть?
Я кивнул - хотелось подольститься, чтобы меня не покидали.
- Хорошо. Откройте рот. - Меня мягко приподняли и, поддерживая голову, стали кормить с ложечки супом. - Ешьте и молчите. Говорить буду я. - Голос принадлежал медсестре с очень гладкой кожей.
- Мн-н-ф. - Я поперхнулся, разбрызгав суп. Она вытерла мне рот салфеткой.
- Вы - в Центральной Оклендской. Уже вечер понедельника, так что вы пропустили очередную серию «Дерби». Очень жаль, было интересно. Грант попрежнему разыскивает пропавшего робота и теперь выяснил, что робот все еще на заводе. Керри стало известно о последних торгах - рассказал конечно же ТиДжей, - и она потребовала собрания акционеров. Все упирается в Стефанию, но она неожиданно отказалась улетать из Гонконга, никто не знает почему… Еще ложечку?
- М-м-фл.
- Хорошо. Откройте рот пошире… Так что по сравнению с этим ваши проблемы - сущие пустяки, верно?
Я не ответил, слишком сильно болели легкие. А кроме того, Грант с самого начала знал, что Ти-Джей не осмелится стереть у пропавшего робота память.
- Отлично, еще один глоток, и довольно. Ну, вот и все. Сейчас придет доктор Флетчер.
Флетчер была в перчатках; сквозь маску виднелись усталые глаза. Прямо с порога она начала:
- Не разговаривайте, иначе рискуете порвать голосовые связки. - Они присела на край койки и осмотрела мои глаза, уши, нос. Потом взглянула на дисплей, лежавший у нее коленях, и наконец сказала: - Примите мои поздравления.
- М-м?
- Вы будете жить. Честно говоря, мы этого не ожидали. Ваши легкие так отекли, что в них не осталось места для воздуха. Вы родились в рубашке. Остальным двум тысячам пострадавших мы не смогли помочь - не было приборов искусственного дыхания.
Я попытался задать вопрос, но она прижала палец к моим губам.