День рассеяния

Стали выбираться с Замчища, и у самых ворот встретились им два рослых, крепких, свирепого вида боярина (Мишка успел шепнуть: «Гляди, Верещаки. Тот — Егор, тот — Петра»). Братья шли важно, с ленцой, придерживали руками мечи в дорогих ножнах.

— С праздником, боярин Иван! — поклонились старому Росевичу.— Здорово, Мишка!

— Здорово, здорово! — ответили Росевичи.— Как спалось?

— Сладко бы спалось,— сказал Петра,— если бы вы в полуночь не прилетели.

— Эх, Верещаки,— вздохнул старый Росевич,— головы свои вы не бережете. И людей своих потратили.

— Не беда! — улыбнулся Петра.— Мы-то пять, Миколка-отступник десять потерял.

Боярин Иван покривился и махнул рукой:

— Чему-то радуетесь? Пятнадцать душ загубили. Эх, пу-стодомки!

— А что ж ты, боярин Иван, не познакомишь? — без обиды на старика спросил вдруг Егор, с любопытством посматривая на Ильинича.— Все ж мы какие-никакие соседи. Не зять ли твой?

Старика вопрос удивил, но, не желая, верно, объясняться с Верещаками, он сказал неопределенно:

— Может, и зять...— и добавил: — Хоругви великого князя сотник Ильинич.

Софью же, заметил Андрей, этот вопрос о степени его родства Росевичам и бесцеремонное объявление его зятем, а Софьи, стало быть, женой, словно в вишневый сироп окунул. Но чувствовал, что и у самого щеки горят.

— Не ты ли тот самый боярин, что Свидригайлу пленил? — спросил Егор.

— Я,— не без гордости ответил Ильинич.— Вот с Мишкой и брали.

— Ну и на хрена вы это сделали?

Все Росевичи и Андрей остолбенели. Если бы хоть спрашивал злобно, то ясно было, как отвечать, а то спрашивал этак простодушно, по-свойски, что рука не поднималась звездануть в ухо.

— Надо было — и сделали! — отрезал Андрей. — А тебе-то что?

— Единственный все же из князей за наших был. Обидно!

Андрея покривило.

— За наших! Скажи-ка ему, Мишка, кто Свидригайле «наши»,— и, не дожидаясь Мишкиных речей, выпалил в лицо Верещаке: — Не пленили бы, он уже, может, всех вас тут высек крыжацкими мечами.

Егор собрался возразить, но Петра потянул брата за рукав, перебил:

— Пойдем, брат, помолимся, а то не успеем! — и старому Росевичу на расставание: — Завидный у тебя, боярин Иван, зять. Будет свадьба, нас с Егоркой позови.

— Позову,— ответил старик,— если до того часа голов не лишитесь.

— Не лишимся! — заверили братья.

— Ну, дай вам бог!

Верещаки потянулись в церковь, Росевичи к саням, и старый боярин, прискальзывая на дороге, пыхтел в лад каким-то своим думам: «Разбойники!» или «Ишь, сороки!». О братьях больше не вспомнили, словно не встречали их и не слышали. «А что, может, судьбу прокаркали,— весело думал Андрей, косясь на пунцовую Софью,— Почему не жениться. Девка — красавица. Прямо ангел. Вон как рдеет. Вишня. И род достойный. И, кроме Мишки, одна у отца — приданного не пожалеют».

Волнующие эти мысли оборвал дружественный удар в плечо и обвал радостных криков: «Андрей, Мишка, здорово! Что, ослепли? Семку не узнаете?» Глянули — Семка Субота, вместе в августе под Кенигсберг ходили. «Ну как? Что? Где? — сыпал вопросами сильно хмельной Семка.— Пошли к нам, отпразднуем встречу. Вон мой двор, сто шагов!» — «В другой раз,— отказался Мишка.— Помяли меня в церкви, едва дышу».— «Ну, так завтра, послезавтра? А то обижусь!» Условились — на днях приедут.

Меж тем боярин Иван, Софья и Гнатка дошли до своих саней. Старик глядел на дочь, глядел и, развеселясь, бухнул: «Что горишь, как калина? Замуж захотелось, а?» — «Ах, тата, всегда вы!» — растерялась девушка. «Что тата? Что, тата слепой? — улыбался старик.— Слепому видно. Ну, Гнатка, скажи». Богатырь пробурчал невразумительно и засмеялся. «Ах, тата,— обиженно сказала Софья.— Выдумаете — стыд слушать». — «Ты у меня гляди! — погрозил дочке старик.— Быстро запру в комору».

По дороге в Рось Андрей как бы из пустого любопытства спросил приятеля:

— Мишка, а что вы сестру замуж не отдаете? Или не женихается никто?

— Женихами хоть пруд пруди,— ухватывая Андреев интерес, ответил Мишка.— Только куда ж ей замуж на пятнадцатом году. Молода!

— Что ж ей, до тридцати с вами сидеть? — усмехнулся Андрей.

— Пусть сидит. Что ей, плохо? Отец на икону меньше молится! — и спросил: — А что, у тебя жених на примете есть?

— Да нет,— смутился Андрей.— Похож я разве на свата?

Но приезде, когда все полегли отдыхать, Минка передал

отцу свой разговор с Ильиничем. «Ей-богу, быть свадьбе,— сказал старик.— На нашей прямо шкура горит. Готова хоть завтра. Уж я эти взгляды-перегляды хорошо понимаю».— «А что дадим за Софкой, если посватается?» — осторожно узнал Мишка. «Залужки дадим!» — решил боярин Иван. Мишка ахнул: «А мне что?» — «Не скупись! — шикнул на него отец.— Выслужишь. Сам к Витовту поеду, большее получишь по старой дружбе».