День рассеяния

— Языки, светлейший король, звучат одинаково,— улыбнулся Збышек,— но разное означают. По-чешски, например, седляк — тот, кто владеет землей, по-польски же седляк — тот, кто владеет всего лишь шилом.

И оба посольства, не оглядываясь на взбешенного Вацлава, покинули тронный зал. Но уже через час герольд вручил им решение, записанное по-польски и скрепленное королевской печатью. Устно же передал приглашение прибыть к вечеру на пир, которым чешский король отмечает свои миролюбивые усилия, отраженные в декрете. Не стоило и читать пакостное сочинение, но любопытство жгло — что крыжаки в непутевую Вацлаву голову вложили? На что во всеуслышание зарятся? Сгрудились вокруг стола, епископ Альберт Ястжембец надел очки и стал зачитывать вслух статьи решения. Уши отказывались слушать, глаза смотреть, сердце верить. С подозрением оглядели печать: есть ли на ней знак креста? Не припечатан ли пергамин дьявольским копытом? Только бес своими рогами мог написать такую мерзость, но не христианский король пером. Чушь, бесстыдство, безбожная крыжацкая наглость гремели в каждой статье, за казуистикой слово-сплетений скрывалась оголтелая дерзость. «Каждая из сторон,— читал Ястжембец,— остается при своих землях и людях, на которых имеет право на основе грамот римской столицы, императоров, королей и князей...» Все яростно негодовали. «Выходит,— бил кулаком о стол Бутрим,— вся Литва и Русь принадлежат ордену! Какой-то там император подарил нас ордену в прошлом веке. Или с дарственных Миндовга отрясут пыль!» — «Выходит, мы на наше Поморье потеряли права,— кричал маршалок,— если немцы Казимира Великого вынуждали к уступкам!» — «Ловкачи! Хитрецы! Прожоры! — наперебой шумели послы.— Этак у нас и земель своих нет, на чужих живем. Этак если смотреть, то, конечно, они — овцы, мы — волки, все у них отняли — и Жмудь, и Литву, и Русь, и половину Польши!»

«Ни одной из сторон,— продолжал епископ,— нельзя пользоваться помощью неверных и нельзя помогать неверным в борьбе против другой стороны...» Тут уж столь явно выпирало желание разъединить Корону с Великим княжеством, что все друяшо расхохотались. А-а, не нравится против обоих воевать, страшновато. Поодиночке, ясное дело, легче ощипывать. Верные, неверные — мечи с равной силой крыжаков секут. И кто неверные-то? Литва? Уже четверть века, как крещены. Русь? Молятся чуть иначе, но крест с незапамятных времен носят, как и поляки. Жмудь? Что ж сами не окрестили, она вашей была до восстания.

Ну и Вацлав, качали головами, ну и сочинил: «Польше по кончине короля Владислава нельзя избирать на трон литовских

князей, а лишь из христианских западных стран». Это кого же? Может, сам Вацлав мечтает дожить? Его! У немцев не удержался — на польский престол хочет сесть. Или Сигизмунда? Или Йодока? Вот размахнулся. Панам своим так диктовать не смеет, как нам отважился. Не раньше ли срока? Вот выиграйте войну, разбейте верных вместе с неверными, если удастся,— тогда и прикажете, с кем дружить, кого выбирать, чем владеть. А по крыжацкой мерке мир — за Добжинскую землю отдать Жмудь, разорвать унию Княжества с Польшей, выгнать Ягайлу, посадить Вацлава — такой мир нам не нужен, не примем.

Повозмущались, пошумели, насмеялись над Вацлавом всласть и успокоились. В Праге несправедливо решилось — шляхта и бояре топорами справедливо решат. Что нам с дурацкого, злого слова горевать, пойдем на пир весело, пусть король и крыжаки горюют, злятся, что мы грамотку эту мимо ушей, как собачий лай, пропустили.

МАЛЬБОРК. ДЕНЬ АПОСТОЛА МАТВЕЯ

Утром срочный гонец доставил секретное донесение из Венгрии: Ягайла и Витовт через родственника польской и венгерской королев графа Цилейского договорились с Сигиз-мундом Люксембургским о съезде, который предполагается провести в Кежмарке в первые дци апреля. Прочитав письмо, великий магистр помолился: спасибо, господи, что не оставляешь Орден своей заботой. Вот новый знак твоей милосердной любви. Воистину, кого ты хочешь погубить, того лишаешь духовного зрения, чтобы подобно баранам брели на край гибельной пропасти. А дело Ордена указать ближний путь и вбить внизу заостренный кол для услаждения небесного отца предсмертными воплями дерзких язычников. Ибо кто против Ордена, тот против бога.

Глупейшие потуги Ягайлы и Витовта, думал фон Юнгин-ген, лишний раз доказывают наивность и притупленность их языческих умов. Старым волкам отказало чутье — верная примета близкого издыхания. Тем более следует его ускорить. Карающий меч, который вложен господом в десницу Ордена, не может достать злобных глупцов, когда они прячутся в своих конюшнях на Вавеле или в Троках. Если бог выталкивает их из нор для заведомо пустой поездки, то очевидный долг Ордена удовлетворить давнюю жажду небес. Эти осквернители веры, надевшие кресты поверх вонючих языческих кожухов, должны умереть. Есть пределы и смпрепному долготерпению Ордена.

Великий магистр велел слуге найти великого комтура, великого маршала и казначея и сказать, что брат Ульрик просит братьев к себе.