День разгорается

И опять, когда Осьмушин пришел в смятение, Нестеров одернул его:

— Прежде времени не умирай, брат!.. Обожди!..

На рассвете поезд внезапно остановился среди пустынного снежного поля.

Стоявший на паровозе рядом с машинистом часовой увидел впереди разобранный путь и выстрелил в воздух. Тревога подняла всех в поезде. Солдаты высыпали из вагонов. Вышли из своего вагона и офицеры. Путь был осмотрен и была снаряжена команда для его исправления. А машиниста вызвали в вагон к самому графу. Через десять минут машиниста провели по сугробам рядом с поездом, повалили на снег, содрали с него одежду и стали сечь. Солдаты тупо и мерно били его, а стоявший возле офицер курил папироску за папироской и несколько раз проговорил:

— Будешь внимательней!.. Будешь внимательней, каналья!..

Путь исправили в два часа. Затем поезд двинулся осторожно дальше. Вел его тот же машинист, но теперь уже на паровозе рядом с ним были не один, а два часовых.

И в поезде, в красных теплушках, стало после этого еще тревожней, еще настороженней.

За двадцать-двадцать пять верст до города тревога эта выросла и охватила и солдат. Откуда-то пришла уверенность, что в городе ждет сопротивление, что без жестокого, кровопролитного боя дело не обойдется. И когда подошли к полустанку, последнему перед городом, где поезду и не полагалось останавливаться, поезд остановился. Солдат выгнали из вагонов, построили вдоль поезда. Офицеры осмотрели своих людей, проверили оружие, выровняли фронт, сами подтянулись. Из своего классного вагона вышел генерал. Высокий, немного сутылый, с повисшими седыми усами и лохматыми бровями, он, брезгливо поджав тонкие губы, прошел по фронту замерших в строю солдат и привычно бросил:

— Здорово, ребята!

Солдаты дружно рявкнули приветствие. Генерал оправил на руках и застегнул перчатки.

— Полагаю, — сказал он резким скрипучим голосом, — полагаю, что вы понимаете куда мы направляемся!.. В городе нас, может быть, ждет сопротивляющаяся банда бунтовщиков. Так вот знайте: вы идете делать правое дело, служите батюшке царю и родине. У вас не должно быть жалости. Трусов я не признаю! Изменников накажу!.. Тех, кто честно выполнит свой долг, награжу!.. Садить людей по местам!.. — неожиданно закончил он, обернувшись к офицерам. Потом, спохватился и крикнул: — Отставить!.. Выведите сюда арестованных!..

Арестованных выгоняли из вагонов поспешно и грубо. Их тоже построили вдоль поезда, лицом к шеренге солдат. Генерал повернулся к арестованным, нахмурил мохнатые брови и что-то сказал своему адъютанту. Тот вышел вперед, вздернул голову вверх, отчего его щегольская папаха совсем заломилась назад, и прокричал:

— Его превосходительство объявляет, что в случае сопротивления со стороны революционеров и забастовщиков, все вы, здесь находящиеся арестованные, подвергнетесь наказанию вплоть до повешения!.. Имейте это в виду!

Арестованные стояли неподвижно и молчали. У некоторых на бледных лицах вспыхнули бурые пятна. Некоторые вздрогнули.

34

После совещания у губернатора, в скорости после того, как по улицам в перегонку пронеслись Келлер-Загорянский в губернаторской коляске и Сидоров на созонтовской тройке, город внезапно изменился. На обычных местах появились городовые, от которых многие успели уже отвыкнуть. Тяжело и угрожающе зашагали воинские патрули.

В полдень сидоровские солдаты пришли на телеграф, в банк, заняли типографию. В полдень же были на всех заборах и на всех витринах расклеены новые угрожающие приказы и обязательные постановления Сидорова и губернатора.

Днем начались первые аресты в городе.

Днем многие хозяйки находились в оживленных хлопотах по дому: шли приготовления к встрече нового года. Выехала на извозчике на базар и в магазины Завьялова. Проезжая мимо дома, где жили Огородниковы, Завьялова в сердцах отвернулась. Производила последние мелкие покупки Суконникова. Сходила на базар, не столько за покупками, сколько для того, чтобы немного рассеяться, Гликерья Степановна.

По дороге с базара она увидела первых арестованных, которых проводили посредине улицы под конвоем. С жадным и тоскливым волнением вгляделась она в них, боясь узнать кого-нибудь из знакомых. И первая мысль ее была о Натансоне и о Гале. Проводив глазами конвоируемых людей, она решительно повернула назад и заторопилась к Брониславу Семеновичу. Ее охватило беспокойство о нем, она почувствовала потребность убедиться, что с ним ничего не случилось, почувствовала потребность чем-либо помочь ему, если он нуждается в помощи и поддержке.

Квартирная хозяйка Натансона встретила ее нелюбезно. Ей надоело открывать двери посетителям квартиранта, который задолжал за несколько месяцев за комнату. Она угрюмо буркнула, что Натансон дома и что нечего беспокоить порядочных людей зря. Гликерья Степановна свысока окинула ее презрительным взглядом и постучалась к Брониславу Семеновичу.

Натансон бесцельно валялся на койке. Он при стуке в дверь вскочил, поправил на себе пиджак, открыл дверь.

— Вот что, — вместо приветствия властно сказала Гликерья Степановна, оглядывая Натансона, — одевайтесь и пойдемте!

— Куда?