День рождения

Спускаясь вниз по лестнице, Бори не встретила никого. Только голос Миши — раздраженный, резкий — все еще слышался через окно на кухне. Мелькнула по занавеске женская тень: Цила.

Когда Боришка переступила порог цветочного магазина, холода она больше не чувствовала. Наоборот, ей было жарко. В «Резеде» уже готовились опустить железную решетку над входом, Кати подсчитывала выручку, складывая банкноты в пачки, а металлические монеты ссыпая в мешок. Варьяш как раз прощался. Бори едва заметно улыбнулась ему: «Пока! Устала я». — «Знаю, я тоже», — улыбкой ответил Миклош. Никогда прежде они не понимали друг друга так хорошо, как сейчас, когда между ними уже ничего больше не было, кроме взаимного уважения к товарищу по труду.

— Счастливых праздников!

— Тебе тоже.

Варьяш ушел. «Какой у него будет праздник? Наверное, никакого. А у меня?» Не хотелось думать об этом.

— Ну вот, и отработала честно восемь часов, — сказала Кати. — Получай денежки и лети домой. И в канун Нового года, если найдется время, милости просим. Работа будет.

— Большое спасибо. Там посмотрим.

На улице потеплело, утих ветер, все сразу заблестело серебром — и небо, и улица, и сугробы снега, и посыпавшиеся вдруг сверху снежинки. Не те злые, колючие, что вчера, а ласковые, приветливые звездочки.

Сумочку Бори с собой не взяла, пришлось засунуть заработанные деньги прямо в карман. Универмаг «Радуга» был рядом, на углу Стружечной площади, но прошло не меньше десяти минут, прежде чем ей удалось с непрерывным потоком людей втиснуться в двери магазина.

Только теперь, когда наступила пора покупать, Бори поняла, как мало у нее денег. Целый день беготни по холоду, по лестницам, пока сердце не зайдется, и оказывается, едва-едва хватит на самые что ни на есть пустяки… Так что же все-таки купить?

Для Цилы, наверное, вот тот милый платочек с лиловым корабликом посередине; на кораблике стоят, обнявшись, парень и девушка и смотрят куда-то вдаль. Изумительно красивый платочек!

Миши получит в подарок губную гармошку. Не настоящую — увы, на такую денег не хватит, — а так, только игрушечную безделку. Он ведь все равно постоянно мурлычет что-то себе под нос, так пусть уж лучше на гармошке пиликает. Отцу она купит почтовый набор, а то у них в доме вечно не на чем написать письмо, и отец под этим предлогом редко пишет споим трем братьям, хотя и очень любит их. Маме — крошечную рождественскую елочку. В «Резеде» таких не было, там все большие и настоящие. А эта из цветного картона, но зато наряжена, как настоящая, — со свечами, крошечными золотыми подковками, пряниками, звездочками и стеклянными шарами в бусинку величиной. Но больше всего из украшений на елочке было сердечек из золотой и серебряной фольги, раскачивающихся на бумажных ветвях. У подножия елочки — сверкающий, как хрусталь, искусственный снег.

В больнице теперь сидел другой сторож, не тот, что утром, но когда он понял, что Бори и не собирается проситься наверх, а только хочет оставить матери передачу, сразу подобрел. Он внимательно посмотрел на красивую елочку, потом переспросил:

— Для Штефани Иллеш, на четвертый этаж? А от кого, если больная поинтересуется?

— От младшей дочери.

«Видно, здорово устала эта младшая дочь», — подумал сторож, заметив, какой тяжелой походкой шла Бори через вестибюль на улицу.

Когда Бори подходила к дому, оба окна были плотно занавешены, а в кухонном окошке не было света. Бори вошла, включила в передней электричество, повесила пальто на вешалку. На кухне никого, только на столе остатки праздничного ужина, да в мойке груда грязной посуды. «Поужинали без меня!»

Из комнаты слышался разговор, шаги. Значит, все там, в сборе. На кухне — запахи пирога, жаркого, праздничного пиршества и… благодатная теплынь. Бори отворила дверь, остановилась на пороге.

Из комнаты потянуло стеарином свечей и серой, от сожженных бенгальских огней. На круглом столике стояла елочка — красивое полуметровое деревце (елки, с тех пор как Цила вышла замуж, она привозила из своего Мишкольца). Давно уже погасли свечи на ней. Под елкой груда подарков; даже стиральная машина красовалась у стола, словно и мама могла любоваться предназначенным ей подарком.

Тетя Гагара, восседавшая на мамином стуле, обеспокоенно взглянула на Боришку, хотела было встать ей навстречу, но сидевший рядом отец удержал ее за руку.

— Так вот я и говорю своему меньшому брату: зачем ты сына силком на врача учиться заставляешь, коли он кровь видеть не может? Для чего идти ему непременно в доктора, ежели он и какому-нибудь другому делу может обучиться?

— Здравствуйте, — сказала Бори.

— Сервус, миленькая, — пролепетала тетушка Гагара.

Миши даже не ответил на приветствие, а Цила смотрела с укоризной и удивлением.

Миши сосал конфету и даже не ответил на приветствие, Цила молча покачала головой недоуменно, с укоризной, огорчением. А отец вообще будто не заметил ее появления. Бори окинула взглядом стол, на котором складывали подарки — для каждого на строго определенном месте. Ее уголок на столе пуст: никто не подарил ей ничего.