День рождения

26 декабря группу солдат и офицеров из стрелкового полка Пенькова собрали в бывшей школе деревни Заводовки.

Адъютант выложил из портфеля на единственный в классе колченогий, полуразвалившийся стол ордена и медали и бросил на комдива вопрошающий взгляд:

— Зачитать?

— Читайте.

Адъютант взял бумагу, лежавшую на краю стола.

— «За отвагу и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, наградить орденом Красного Знамени сержанта Александрова Николая Петровича…» — читал адъютант.

— Я! — вскочил Александров.

Когда взволнованный Губайдуллин, услышав свою фамилию, вышел вперед, лицо командира дивизии, узнавшего его, просветлело:

— Недаром тебя прозвали степным орлом! Молодец! Знал я еще одного джигита из Башкирии. Он тоже геройски сражался против фашистов. Потом он погиб в неравной схватке с немецкими танками. — Балдынов тяжело вздохнул: — К сожалению, я не запомнил его фамилию. Один-единственный человек, свидетель его героизма, тоже погиб.

Губайдуллин вздрогнул. Ему хотелось спросить: «Не о моем ли брате и Петрове вы говорите?» — но он не осмелился, успокоил себя: «Разве мало таких храбрых джигитов, как мой брат?»

— Поздравляю, гвардии лейтенант.

— Служу Советскому Союзу!

Адъютант выкрикнул следующую фамилию:

— Ефрейтор Жариков…

Вручив последнюю награду, Балдынов еще раз поздравил всех и поспешил уйти.

Когда «виллис» с Балдыновым умчался, награжденные одновременно заговорили. Лица у всех были радостные, сверкали улыбки, слышался веселый смех, взволнованные голоса.

Майор Пепьков, командир полка, радовался вместе со всеми:

— Не мешало бы, конечно, сообща отметить это событие! Но времени в обрез, надо срочно и крепко готовиться к обороне, — сказал он и приказал гвардейцам отправляться на позиции.

Как-то Миннигали был в штабе полка и познакомился с Пеньковым-младшим, Данилой. Тот, хитро улыбнувшись, предложил:

— Пошли в санчасть полка.

— Зачем?

— Увидишь красивую медсестру.

Миннигали не понравилось, что офицер штаба полка, который года на полтора-два был моложе его, обращался к нему на «ты», но не подал виду. Все-таки Данила Пеньков был старшим лейтенантом.

— А далеко санчасть?

— Близко. Пойдем, вдвоем веселее будет.

Губайдуллину не хотелось, но он все-таки согласился:

— Айда!

Это «близко» Данилы оказалось немалым расстоянием. Шли траншеями и окопами. Когда добрались до виноградников и яблоневых садов, поднялись наверх.

Данила с воодушевлением рассказывал о красоте медсестры:

— Вот это девушка! Я такой ни во сне, ни наяву не видел. Что тебе талия, что грудь! Ножки… на токарном станке выточить, и то такие не будут. А брови, а глаза, лицо — с ума можно сойти!

— Эта девушка очень вас любит? — спросил Губайдуллин, чтобы как-то поддержать разговор.

— Нет. Она и не знает, что я ее люблю. У меня храбрости не хватает близко подойти к ней. В свободное время я пойду полюбуюсь на нее со стороны и ухожу.

— Что же так?

— Не осмеливаюсь. — Старший лейтенант вздохнул. — Говорят, она с характером. Была ранена, после госпиталя ее направили в одну армию, затем перевели в другую. Приглянулась старшим офицерам. Вот тут-то и сказался ее характер! Никого даже близко не подпустила к себе. Когда уж очень стали к ней приставать, написала рапорт. Ее перевели сначала в корпус, а потом — к нам в полк.

— Да, видать, не уживается она на одном месте. Действительно, характер, — сказал Миннигали.

— Нет, — не согласился с ним старший лейтенант Пеньков, — слишком она честная, потому и не уживается. Другая девушка плюнула бы на все.

— Значит, эта девушка кого-то очень сильно любит, иначе не стала бы так вести себя, — заключил Миннигали.

— Почему ты так решил?

— По себе знаю. У меня. на родине девушка. Я люблю ее больше жизни… С тех пор как я на войне, сколько погибло моих знакомых, сколько близких друзей, товарищей, во взводе пятый раз сменились люди! А я до сих пор жив. Даже ранен не был по-настоящему. А почему? — спросил Миннигали и сам себе ответил: — Потому, что у меня есть Закия — любимая. Ее любовь спасает меня. Да-да, не смейся, — незаметно он и сам перешел на «ты». — Правду говорю. Эх, скорей бы прогнать фашистов и вернуться домой, встретиться с Закией! Теперь я знаю, как надо жить!

— Не зря, оказывается, тебя поэтом называют. Прочти-ка какое-нибудь свое стихотворение.

— Потом, — сказал Миннигали, растревоженный воспоминаниями.

— А красивая у тебя девушка?

— Красивая! Для меня нет другой такой красивой девушки в мире.

— Ты счастливый.

— Да, я очень счастливый, — согласился Миннигали. — Только почему-то долго нет письма от Закии. И из-за этого временами болит сердце.

— А ты ходил с другими девушками?

— Нет.

— Почему?

— Не нравится никто.

— И я тоже… еще никого не любил, — сказал Данила.

— А эту медсестру, про которую рассказывал, тоже не любишь по-настоящему?

— Разве дело в моей любви? Я ей не нравлюсь.

— Как же ты можешь знать об этом, если не говорил с ней? Какая же польза, от того, что ты ходишь и облизываешься, как кот около горячей каши?

— Что же я, по-твоему, должен делать?

— Что будет, то и будет, а ты поговори с ней, открой ей свое сердце.