День рождения

— Чай у меня пили? — твердила она. — Пироги мои ели? А теперь мою землю раздавать? — Она трясла непричесанной головой и топала ногами.

У сельсовета под красным флагом собиралось много народу. Дедушка читал газеты, рассказывал о том, что делается на свете.

А в школе, в чисто выбеленном классе, дедушка повесил портрет Ленина.

Чуть-чуть наклонив голову, пристально смотрел Ленин на обмазанные белой глиной стены класса. Смотрел на мальчиков и девочек так же ласково и внимательно, как смотрел когда-то на Маку и на Павлика.

И Мака улыбалась Ленину, как старому доброму знакомому, узнавая его большой высокий лоб, его добрую улыбку.

Цвели все фруктовые деревья, цвела и благоухала вся долина, жужжали круглые пчелы над белыми садами, майские жуки влетали в открытые окна.

Пришел май, большой праздник Первого мая.

По узким улицам деревни загромыхали широкие повозки-мажары. В них сидели нарядные женщины, веселые ребятишки. Из одной деревни в другую ехали на мажарах гости. На одной улице две мажары встретились, зацепились колесами и не смогли разъехаться.

Гости так и остались здесь на праздник.

Из труб валил дым. Всюду пахло жареной бараниной и терпким вином.

Где-то за домами притоптывал барабан. Глухо тарахтел бубен. Взвизгивали тонкие дудки и скрипки. Музыканты-чалгиджи собрались на поляне, и на зеленой траве, усыпанной цветами, как на ковре, танцевала молодежь и старики.

Учитель татарской школы — мехтебе — и дедушка вместе со своими учениками украшали школу. Уже целые охапки цветов стояли в кувшинах на окнах и на столах. Уже пышные венки и гирлянды спускались с потолка на белые стены. На эти гирлянды ушли все собранные цветы. А нужны были еще цветы, чтобы украсить портрет Ленина.

Маленькая Айша, с двенадцатью рыжими косичками, в круглой шапочке с монетками, потянула Маку за платье.

— Пойдем в старый сад, я знаю, где растут пионы. — За большими ореховыми деревьями, за старым виноградником, в густых кустах притаились розовые пионы. Они были такие большие, что стебли сгибались под тяжестью цветов; они были такие душистые, что пчелы со всего сада прилетали к ним.

Мака и Айша сорвали все пионы.

— Давай сложим их покрасивее, — сказала Мака, и они положили на траву тяжелые прохладные цветы.

Вдруг шорох раздался за кустами. Девочки насторожились.

Чей-то голос пробасил:

— Ну, так как же, Мустафа? Пойдем?

— Это Борька, — шепнула Мака.

— Тише, — дернула ее Айша. — Мустафа и Борька. Давай послушаем, куда они пойдут.

Мака затаила дыхание. У Айши глаза стали совсем круглые.

— А я-то что там буду делать? — сказал Мустафа.

Затрещали ветки, это мальчики сели.

— Не могу же я один идти… Мне нужен слуга, мне нужен денщик. Вместе будем сражаться за веру, царя и отечество. — И Борька хлопнул Мустафу по спине.

— А если царь будет, у нас опять землю отнимут? — сказал Мустафа.

— Ну, у других, может быть, и отнимут, а у вас не отнимут, я скажу матери, чтобы она вам оставила землю. Конечно, если ты пойдешь со мной. Ты подумай. Нам дадут военную форму, галифе, револьвер, золотые погоны… Мы будем добровольцами. Будем защищать родину от большевиков. Я буду офицером, а ты будешь моим денщиком, — захлебывался Борька.

— Это большевики нам дали землю, — тихо сказал Мустафа.

Борька рассердился:

— Дурак, подумаешь, большевики!.. Моя мать сама вам дала бы эту землю, если бы вы хорошенько попросили. Очень нужно было забирать. Еще этот твой учитель, подумаешь, тоже! Мерил нашу землю своей рулеткой.

Мустафа молчал.

— Ну, так пойдем? — не мог успокоиться Борька. — Деньги я у матери в ящике взял, сто рублей. На дорогу нам хватит. Подумай только, дадут нам военную форму, галифе, сапоги…

— А когда? — спросил Мустафа.

— Завтра утром. Я вылезу в окно, когда все будут еще спать. Они подумают, что я пошел гулять, а когда начнут беспокоиться, мы уже будем далеко. Вечером мать соберется молиться богу, полезет в свой молитвенник и увидит мое письмо. Ну, подумай!

Опять затрещали сучья, трава зашуршала под ногами, зашумели ветки, раздвигаемые мальчиками. Шаги, удаляясь, замолкли.

— Я скажу дедушке, — поднимая влажные цветы, решила Мака. Айша засмеялась.

— Борька трус. Он гусей боится. Он крабов боится. Как же он воевать пойдет? Такой толстый, такой трусливый…

А в школе их уже ждали, все уже было готово к празднику, и Мака совсем забыла и про Борьку и про Мустафу.

К школе пришел большой барабан — думбало, и тонкие две палочки весело тарахтели по его плоскому животу.

Барабанщика совсем не было видно за барабаном, видны были только его ноги. Ноги приплясывали, отбивая такт. Праздник не кончился, даже когда село солнце. Из-за горы поднялась луна вместо большого фонаря и осветила праздничную деревню.

На следующее утро к дедушке прибежал муж Анны Ивановны:

— У вас не было Бори? — спросил он. От волнения он стал совсем желтым. Волосы на голове у него торчали. Белые туфли были запачканы травой. Видно было, что он спешил и бежал, не выбирая дороги, прямо через виноградник.

— Нет, — удивился дедушка. — Он у нас никогда не бывает.