День рождения

— В конторе ничего не вышло, я пошел в военкомат… Там сказали, что наш год пока не берут. Отказали. Ходил к секретарю комсомола и секретарю парткома — тоже не помогло…

— Мы же решили вместе ехать, а ты без меня ходил, — упрекнул Рашид.

— Понимаешь, я бы не пошел, но в конторе свои планы относительно меня. Я прихожу — они мне суют бронь и переводят в городок Сабунчи! Я, конечно, сразу побежал в военкомат. Но и там, как видишь, не получилось. Говорят, иди обратно, добывай нефть…

— И ты согласился? — спросил Рашид.

— Что же мне оставалось делать?

— А зачем тебя переводят в Сабунчи?

— Работать в карьере, где камень добывают. Назначили мастером в бригаду из пятнадцати человек. Там же и жилье дают.

— Когда переезжаешь?

— Сегодня.

Рашид, уже успевший приучить себя к мысли, что они вместе уйдут на фронт, повесил голову:

— Значит, у нас ничего не вышло.

— Ладно, не горюй. — Миннигали пытался успокоить друга: — Меня туда временно переводят, вернусь и опять буду добиваться своего. А пока надо набраться терпения. Что же делать? Разве я поменял бы работу нефтяника на вывозку камня, если бы это не имело отношения к обороне? Камень нужен срочно на военное строительство!

Рашид хорошо понимал, что Миннигали этим самым старается убедить и успокоить самого себя, поэтому ничего не сказал. В этот же вечер Миннигали переехал в городок Сабунчи, а сердце все не унималось, рвалось на фронт, где его брат сражался с фашистами.

XXV

Из колхоза «Янги ил» многие мужчины ушли на фронт. Они уже воевали. А в конце июня повестки получили еще несколько человек.

Народ собрался возле правления, чтобы проводить односельчан. Как всегда, при проводах было шумно, женщины громко плакали, кто-то проклинал фашистов, кто-то пел.

Хабибулла стоял в сторонке. Он не знал, что с его сыновьями, и потому на душе у него было тревожно. «Сколько слез! Что еще суждено испытать людям? Жили-то как! Свободно, не зная никаких тревог и горя. Почему на нашу голову свалилась эта беда? Мы же никого не трогали. Они сами напали на нас. Конечно, они получат по заслугам! Фашистам пощады не будет. Наши богатыри победят, разгромят захватчика! Самые сильные и здоровые мужчины уйдут на войну. Останутся старики, женщины и дети… Много ли с ними наработаешь? А ведь фронту нужны хлеб, мясо… На войне надо хорошо есть».

Гайнетдинов, который исполнял обязанности председателя колхоза, и председатель сельсовета Муса Абдулов поднялись на крыльцо. Рамазан Яруллин взмахнул рукой:

— Товарищи!.. — Голоса стихли. Рамазан помолчал, словно не знал, что говорить дальше. — Товарищи! Пять дней прошло с того времени, когда началась война. Фашистские захватчики двигаются на восток. Враг хочет обратить в рабство советский народ. Но этому не бывать! Мы победим! Потому что мы, советские люди, поднимаемся на борьбу за справедливость… По призыву Отечества мы сегодня провожаем на фронт самых лучших своих джигитов. Они не запятнают доверия народа! Оставшиеся в тылу будут работать и за них, и за себя!

Хабибулла, слушавший оратора с большим вниманием, разволновался. Он тер свой широкий лоб, поправлял шапку на голове, гладил белую бороду. Под конец не выдержал и тоже попросил слова.

— Братья, мой старший уже на фронте, уже воюет! Он ведь на границе. И я провожаю вас, как своих сыновей. Запомните мои слова: беспощадно бейте врага! Если мы всем народом поднимемся, и молодые, и старые, то ему скоро будет конец! Я вам скажу: башкирские джигиты издавна славились. Хорошие воины!.. Правильно я говорю, джигиты?

Прошел гул одобрения, на всех произвели сильное впечатление слова старого Хабибуллы.

От имени уходивших на фронт выступил Сабир. Он был немногословен, но сказал все, о чем думали уходившие на фронт мужчины.

— Мы будем громить фашистов, — в глазах у Сабира вспыхнула ненависть, — а вы здесь пока поработайте за нас! И враг будет разбит!

— Будьте спокойны, джигиты! Колхозники не подведут! — крикнул Салим Гайнетдипов.

Настают минуты прощания.

По давнему обычаю, отъезжающим дарят гостинцы, деньги.

Заплаканная Малика тоже принесла свои подарки. Оба ее сына где-то далеко-далеко, для них вязала она теплые носки и варежки. Но разве не ее сыновья эти джигиты, уходящие на войну? Так пусть согревают их варежки и носки, которые долгими зимними вечерами любовно вязали ее материнские руки!

— Возвращайтесь живые, здоровые, сынки, — приговаривает Малика. — Если встретите там Миннигали и Тимергали, передайте привет родительский. За нас пусть не беспокоятся…

Так она обошла всех и каждому давала откусить по маленькому кусочку от большого, испеченного в золе хлеба. Это был старый обычай.

— Остальное останется здесь, — приговаривала мать. — И эта оставшаяся доля притянет вас к родному дому.

Хабибулла всегда немного посмеивался над суеверием жены. «Ох темная же ты, старуха! — думал он. — Так и прожила с верой в разную чепуху. Наверно, грамотные сыновья постыдились бы твоей темноты, если бы слышали…»

Наконец подводы с мобилизованными тронулись. Закричали, заплакали, побежали следом люди.

— Пусть всегда с вами будет. Хазыр-Ильяс!^[22]

— Возвращайтесь с победой!