День рождения

В колхозе — «Янги ил» раньше шумела веселая, бурная жизнь… А сейчас? В бригадах трудились старики, женщины и дети. Много ли они могли сделать? Но они терпели и, пе шалея последних сил, работали для фронта. С трудом засеяли и вырастили хлеб, но убрать не успели. Как тяжело добывать из-под снега не сжатые хлебные колосья, молотить их па морозе, провеивать! Ко всему этому трудно было с питанием. Основной пищей в деревне стал курмас^[24].

Хабибулла был все время в работе, в заботах. Вот и теперь, возвратившись с поля домой и кое-как подкрепившись, он сразу же отправился в правление. За столом в нетопленой комнате сидел Сабир и, глядя через пламя свечи на счетовода, внушал ему:

— Ты, Шавкат, не задавайся! Молоко еще на губах у тебя пе обсохло. Ты еще молод учить меня уму-разуму. Когда нам было шестнадцать лет, мы не смели ослушаться старших. Работа счетовода — это тебе не с дочкой Тугушева шуры-муры водить. Если что не так понимаешь, я как фронтовик говорю, живо научу. Такой, как ты, малай^[25], который еле семь классов кончил, для меня — тьфу. — Он показал мизинец. — Понял?

Мальчик-счетовод сидел за столом, низко опустив голову к бумагам, и бормотал еле слышно:

— Понял, агай.

— Вот так! — Сабир постучал костылем, который он не выпускал из рук, по полу. — Раз понял, дуй отсюда!

Хабибулла молча наблюдал всю эту сцену. Когда мальчик вышел в другую комнату, он спросил осторожно:

— Кустым, за что ты ругал парня?

— За дело, — сказал Сабир, напыжившись, как индюк. Понимаешь, эго мое дело, кого учить и чему учить.

Хабибулла смотрел на осунувшееся, с выпиравшими скулами и подбородком, лицо Сабира, на ставшую неуклюжей фигуру его в старой шинели, на шапку с красной звездочкой, нахлобученную на самый лоб, и вспоминал своих сыновей. «Неужели судьбой не суждено увидеть их живыми?! Почему нет до сих пор писем от Тимергали? Пропал без вести или… Нет, не верю! Дети мои…»

— Что замолчал-? Какое у тебя дело, «герой-бабай»? — спросил Сабир.

Хабибулла, мысли которого прервались, погладил бородку, снял шапку-ушанку, кэпэс^[26] и потер лысину.

— Не думай, что я вмешиваюсь. Конечно, это твое дело, кому что говорить. Только не надо обижать мальчонку. Он же молодой еще очень. Послушный. Ты не кричи на него. Он и по-хорошему поймет.

— Ты, «герой-бабай», пришел меня учить? — Сабир надулся, наморщил лоб, брови его соединились у переносицы. — Понимаешь, яйца курицу не учат!

— Учат! — Старик тоже вскипел: — Стал начальником — и сразу лапти в передний угол повесил? Большим хозяйством руководить — это не бородой трясти, приятель! Если будешь делать все только по-своему, не будешь советоваться с людьми, не выйдет из тебя хороший, толковый руководитель.

— Раз уж ты так много знаешь, надо было самому председателем садиться!

— Если из тебя толку не будет, что ж, придется согласиться. Не посмотрю на свои старые годы…

— Ну, если так, понимаешь, я как фронтовик…

— Брось ты это слово! — Хабибулла продолжал горячиться: — Фронтовик! Настоящий фронтовик не бьет себя в грудь! Я отец, вырастивший двух сыновей и проводивший их обоих на фронт. Если бы кто-нибудь из них вернулся с фронта и вел себя так, как ты, я бы показал ему!

Сабир понял, что грубостью не одолеть этого старика, и, пересилив себя, улыбнулся:

— Ладно, агай, не будем ссориться из-за какого-то сопливого мальчишки!

Но старику не понравились и эти слова Сабира.

— Нельзя его унижать. Сейчас вся надежда наша на таких мальчишек, как Шавкат. В тылу другой силы почти не осталось.

— Я ведь не для себя стараюсь, «герой-бабай». Я хочу больше хлеба отправить на фронт. А он, понимаешь, тормозит. Не весь хлеб отправил. А я велел весь! — сказал Сабир.

— Это ты про ту рожь, которая осталась от посева озимых?

— Конечно.

— А хорошо ли будет остаться совсем без запаса?

— Ничего. На еду людям пока хватит, а о завтрашнем дне, говорят, пусть ишак думает. Знаешь? Как-нибудь вывернемся.

— Весной что будем делать во время сева? У людей запасы на исходе. Каждый день какую-нибудь болтушку сварить надо будет пахарям. Без еды как работать? По-моему, эту рожь трогать не надо. О завтрашнем дне надо сегодня думать — так правильнее будет, — сказал Хабибулла.

— А если районное начальство велит?

— Поговори с ними. Объясни. Там ведь не безголовые люди сидят. Тебе же самому придется мучиться потом.

— Боюсь, районное начальство будет ругать.

— А ты не поддавайся. Некоторые начальники не знают жизни колхозников, потому-то и не считаются… Им сегодня давай и давай! А чего давать? Завтра что будет? Им и дела нет до этого! С прежнего нашего председателя семь шкур драли. То райком, то райисполком ругает… Из выговоров шубу мог сшить. Но он правильным, путем шел, потому и хозяйство ладилось. Людей не обижал, жил со всеми по-хорошему, советовался. А теперь, видишь, повысили его.

Сабир снял шапку. Густые волосы падали ему на лоб, но он не стал зачесывать их назад. Он долго сидел, облокотившись на стол, — должно быть, обдумывал слова старика.