- Они хотели, чтобы я отомстил. Как собирался.
- Ты даешь, Степаныч! - скорее сочувственно, чем с осуждением проговорил Толстый. - Не мог сразу сказать? - Воскресенский с теплотой взглянул на него и виновато пожал плечами.
- Не смог. Нет, я хотел, правда! Но не смог. Вы - замечательный человек, Анатолий Анатольевич, в этом, наверное, все дело. Именно вам было бы труднее всего признаться.
- Но сейчас же вы признались, - возразил Буржуй.
- Да, сейчас - да. Видите ли, по-моему, меня пытались убить. Вернее - точно пытались. А значит, они решили действовать сами. И я почему-то этого очень боюсь...
- Так, это что у нас за новости?! - вдруг донеслось от двери.
Все трое повернулись на голос. В палату вошла врач, и, судя по непреклонно сжатому рту, действовать с ней, как с медсестрой, можно было и не пытаться.
- Мы это... посетители, - пробубнил Толстый. - У изголовья, так сказать...
- Это острая палата, молодые люди, - сама врач явно была моложе тех, к кому обращалась. - Посетителям здесь делать нечего!
- Такая красивая женщина, - дружески подмигнул Толстый, - а сердитесь...
Врачу эта фривольность очень не понравилась, и она еще сильнее поджала губы. Потом проговорила:
- Я сержусь, когда кто-то считает, что общие правила на него не распространяются.
Толстый встал, вслед за ним поднялся и Буржуй.
- Ну, Степаныч, выздоравливай, - Толстый дружески похлопал Воскресенского по плечу. - А мы пошли. Сам видишь: нас здесь не любят.
- До свидания, - кивнул Алексею Буржуй.
- Ребята, - уже в спину обоим проговорил Воскресенский. Толстый и Буржуй остановились в дверях. - Пожалуйста, будьте осторожны. По-моему, я разбираюсь в людях. Эти - звери...
Борихин сидел в сквере у здания морга и пытался закурить. Дрожащими руками он доставал сигарету из пачки, долго ее разминал. Если она не ломалась сразу, вставлял ее в губы и подносил огонек зажигалки. Почти пустая бумажная гильза сразу же вспыхивала и мгновенно истлевала до фильтра. Борихин недоуменно смотрел на то, что оставалось от сигареты у него в руках, отбрасывал в сторону и тут же принимался за следующую. В ногах у него уже валялось с полпачки изломанных и раскрошенных сигарет.
Прямо перед Борихиным, в каком-то метре от него, остановилась еще не старая женщина. Ее лицо можно было бы назвать красивым, если бы не потухшие глаза и не опущенные уголки рта. Остановясь, она почему-то долго стояла перед Борихиным и молча наблюдала за тем, как он терзает сигареты. Женщина, очевидно, не осмеливалась заговорить первой и надеялась, что сидящий на скамейке человек в конце концов обратит на нее внимание. Но тот, хоть и уперся взглядом прямо ей в живот, однако совершенно ее не замечал.
Женщина наконец решилась и присела рядом. Кашлянула. Но Борихин не только не видел, но и не слышал ничего. Тогда она заговорила:
- Здравствуйте. Вы Игорь Борисович, да?
- А? Что? - Борихин вздрогнул и поднял равнодушно-пустые глаза.
- Я - Жанна Ивановна, Васина мама.
Сыщик оторвался от своего занятия и повернулся к говорящей лицом. Но все равно он явно не понимал, чего от него хотят, и взгляд его оставался пустым.
- Извините... Вы мне? - запнувшись, проговорил он.
- Игорь Борисович, я - Жанна Ивановна, Васина мама! - Борихин провел ладонью по лицу и уже по-другому посмотрел на женщину, но тут же отвернулся и прохрипел:
- Я хочу немного побыть один... Если можно...
- Зачем? Я не хочу, чтобы вы старались запомнить Васеньку таким, как только что увидели. Он бы тоже этого не хотел, я уверена. Знаете, Вася считал вас лучшим человеком на свете...
- Что? - оторопело переспросил сыщик.
- Он ведь рос без отца, - продолжала Жанна Ивановна. - Тот умер, когда Василий был еще малышом. А замуж я больше так и не вышла, не сложилось. Вы, вообще, первый мужчина, о котором Васенька говорил... нет, даже не с уважением... особенно как-то говорил, с восхищением, пожалуй... Да, именно так!
Борихин долго молчал, явно стараясь осознать услышанное. Потом взял Жанну Ивановну за руку и, видимо, сдуру слишком крепко сжал ее, потому что женщина слегка поморщилась, но руку не отняла.
- Знаете, Жанна Ивановна, - начал он очень медленно, с трудом подбирая слова, - я не могу дать вам слово, что отомщу за Василия. Просто права не имею. Потому что один раз уже поклялся на могиле одного очень молодого человека, а клятвы до сих пор не сдержал. У меня нет семьи. Никогда не было и теперь уже, наверное, не будет. Да что наверное - не будет точно! В общем, Василий... - он судорожно сглотнул, но сдержался и продолжил: - Извините, я вообще говорить не очень умею, а сейчас и вовсе... - Борихин покривил лицо в мучительной гримасе, встал со скамейки и быстро договорил: - Я найду вас. Обязательно найду, когда мне будет что сказать. Хотя что тут скажешь!.. - Он неловко махнул рукой, поспешно отвернулся и, не оглядываясь, зашагал к выходу из сквера. Жанна Ивановна долго смотрела ему вслед, потом проговорила - словно сама себе: