День рождения Лукана

– Сколько платят – все мои, – пробормотала Локуста. – Мне довольно того, что они у меня есть. Здесь я живу уже тридцать лет, привыкла, мне удобно здесь работать. К тому же все меня уже знают – разумеется, только под моим настоящим именем – и никто не трогает. А сковырнись с места, заведи усадебку, многочисленную прислугу, и не знаешь, будешь ли завтра жива. Здесь я нужна и сильным мира сего, и слабым. По разным причинам. Ну да ладно. Иди! Прощай!

Полла вышла за дверь, когда Локуста вдруг окликнула ее:

– Подожди!

Полла заглянула в дверь вновь, не входя. Локуста, встав со своего места, устремилась к двери, отчего Полле стало не по себе: кто знает, что взбрело на ум этой бесстрастной убийце?

– Подожди! – повторила та, останавливаясь в шаге от Поллы и глядя на нее в упор. – Ты шевельнула во мне что-то живое, давно забытое! Я тебе скажу – даром, без денег. Женщина, если захочет, сама по себе может помочь, без врачей, без знахарей. Женщина – такой сильный огонек. Все! Уходи!

И захлопнула дверь.

Миновав зловонную лестницу, Полла вышла на улицу, где воздух показался ей свежим, как в саду. Финикиум, подбежавшая к двери навстречу хозяйке, замахала возле своего носа рукой, как опахалом.

– Фу… И как ты столько времени выдержала там, внутри, госпожа? Даже и тут задохнуться можно!

Они отправились в обратный путь. Полла возвращалась со смешанными чувствами: она не захотела приобщаться злу даже ради блага, и это, наверное, хорошо. Но теперь она понятия не имела, чем помочь Лукану.

Финикиум повела ее иной дорогой, не той, какой они шли сюда. Полла совсем не знала названий улиц, поэтому даже не спрашивала их, доверяясь своей провожатой.

– Так идти немного дольше, но свободнее, – пояснила та.

Внезапно внимание Поллы привлекла книжная лавка. У входа торговец выложил на колченогий столик целую гору свитков; несколько покупателей сосредоточенно рассматривали их, осторожно перекладывая и стараясь ничего не уронить. По соседству с лавкой находился и скрипторий: чуть в стороне, под портиком, работали писцы. Чтец диктовал какую-то книгу, а они быстро и слаженно писали, обмакивая тростинки в чернила. Полле бросилось в глаза, что один из писцов был черен, как эфиоп.

– Надо же! – произнесла она вслух. – Значит, так хорошо владеет латынью!

Внезапно как будто молния сверкнула в ее мозгу. Неужто она не справится с тем, с чем справляется этот юноша-эфиоп? Она тоже может писать! Она заменит мужу нотария, и никакой Нерон не сможет ее у него отнять! «Женщина – такой сильный огонек», – звучали у нее в ушах слова знахарки.

– Скорее идем домой! – затеребила она Финикиум, уже заглядевшуюся на связки дешевых халцедоновых бус в руках темнокожего египтянина.

Придя домой, Полла первым делом бросилась в купальню, потому что ей чудилось, что зловоние улиц и той жуткой инсулы прилипло к ней. Искупавшись и вернувшись в мир привычных запахов, с сильно бьющимся от нетерпения сердцем она побежала к Лукану. Он так и лежал в постели, уткнувшись лицом в подушку, и даже не шелохнулся, услышав ее шаги. Он казался спящим, но Полла была уверена: не спит. Нетронутая плошка с протертой спаржей и двумя жареными дроздами (кушанья, которые, по мнению Спевсиппа, у любого больного способны возбудить пропавший аппетит), полное блюдо с листьями капусты и латука, считавшимися лекарством от меланхолии, а также непочатый кубок с разбавленным водой душистым фалернским, стояли возле его изголовья на переносном инкрустированном столике. Полла сокрушенно покачала головой: опять он ничего не ел!

Она присела на ложе, ласково погладила мужа по плечу.

– Марк! Ты не спишь? Послушай, мне тут пришла в голову одна мысль! – радостно объявила она.

– Какая же? – равнодушно спросил он после некоторого молчания, не поворачиваясь к ней. Разумеется, он не спал.

– Твоим нотарием могу быть… я! Я могу писать под диктовку! Только ты не диктуй слишком быстро и не сердись, если я не буду сразу успевать.

Лукан еще помолчал, а потом повернул к ней голову.

– Ты? – с недоумением спросил он. – Ты это серьезно?

– Более чем. Зато уж нас с тобой они ни в чем не заподозрят! В крайнем случае мы можем заниматься этим здесь, в спальне, или, если хочешь, в купальне. Ну, как?

– Но ведь я даже прочитать то, что пишу, никому не смогу!

– Пока что твоей слушательницей буду я. А еще твои дядья, да и Фабий, Басс, Персий. Что может помешать нам собираться узким кругом? Тут я, пожалуй, соглашусь с Нероном: неужто тебе непременно нужна толпа и мало истинных ценителей?

– Он запретил читать даже друзьям! – почти простонал Лукан. – За нами может быть слежка! И, конечно же, я ничего не смогу издать! То, что я напишу, будет десятилетиями пылиться в чулане!

– Откуда ты знаешь, сколько времени будет пылиться? Но в любом случае Нерон невечен, а ты пишешь для вечности!

Лукан не ответил, но ей показалось, что слабый лучик радости блеснул в его потухших глазах. После этого она уговорила его поесть, и впервые за последние дни он осилил приготовленное кушанье целиком.