День рождения Лукана

Читая собственное описание чествования поэта на Кифероне, Стаций поймал себя на мысли, что очень хотел бы, чтобы все и правда перенеслось туда, и ответ за все держал бы не он, а Аполлон, музы и Мнемосина.

Далее шла необходимая по смыслу и безобидная по форме похвала родине поэта, Испании. Стаций изобразил ее такой, какой она казалась ему в детстве, когда он наблюдал, как солнце садится в огненное море:

Сколь блаженны и счастливы те страны,
Где вблизи виден бег Гипериона,
Слышен скрип колеса, когда нисходит
Колесница на воды Океана…

Дальше шла более чувствительная часть, и Стаций сам ощутил, что его голос звучит обреченно:

…Лишь явился на свет и первым криком
Огласил он, младенец, эту землю,
Как его приняла к себе на лоно
Каллиопа сама и, скорбь забывши
По навеки ушедшему Орфею,
Говорила: «О мальчик, музам милый,
Быстро ты превзойдешь певцов маститых.
Нет, не реками править иль зверями,
Или гетскими ясенями двигать, —
Волновать станешь Тибр ударом плектра,
Песней всадников поразишь ученых,
Потрясешь и сенат порфироносный…

Он уже не мог смотреть по сторонам, понимая, что его Каллиопа как две капли воды похожа на сидящую перед ним прекрасную женщину в аметистовых одеждах, с простой прической и сединой в волосах. И она сама, заливаясь слезами, рассказывала краткую и печальную историю жизни поэта, как рассказывала ему, сидя в мраморной беседке над голубой бездной Дикархея.

Но дальше образ музы дробился: помимо седеющей женщины в аметистовых одеждах возникала другая, юная девушка, которую он увидел когда-то случайно в день ее высшего торжества и в пору безоблачного счастья:

…Но не только поэзии искусство, —
Подарю я тебе и факел брачный,
И супругу под стать тебе, какую
Дать Венера могла бы иль Юнона.
Всем взяла: красотой, умом, богатством,
Простотой, и ученостью, и родом.
Песни брачные пред порогом вашим
Воспою я сама на праздник светлый!..

Сколько времени продолжался их брак? Лет пять, как получалось по рассказу Поллы. Но что значили эти пять лет по сравнению с двадцатью пятью годами ее жизни после него? Мгновение!

О свирепые, яростные Парки!
Долгоденствие лучшим не дается!
Отчего высота грозит паденьем?
Точно ль ранняя смерть – удел великих?
Так рожденный Аммоном-Громовержцем,
Чей приход и уход – в сиянье молний,
В Вавилонской почил гробнице тесной.
Так рукою трепещущей Париса
Был повержен Пелид – Фетиды поросль.
Так по волнам рокочущего Гебра
Уплывала от нас глава Орфея.

Пурпурные цветы вокруг золотой маски сами по себе напоминали скорбный рассказ Поллы о смерти Лукана, а представившийся ей образ головы Орфея неотступно стоял перед глазами Стация, когда он писал свое стихотворение. Закончив слезами рассказ Каллиопы, Стаций перешел к самой ответственной части своего стихотворения, в которой с излишним, как ему теперь казалось, дерзновением призывал поэта вернуться на землю:

Ты же, – где бы ты ни был, – там, над миром,
Где несутся на быстрых колесницах
Души лучших, молвою вознесенных,
И смеются над дольними гробами,
Или там, где в священных мирных рощах
Элизейских покоятся счастливцы,
Где с тобою фарсальские герои,
И твоей благородной песни звукам
И Помпеи внимают, и Катоны
(Тень святая! Лишь издали ты видишь
Бездну Тартара, слышишь стоны грешных,
Наблюдаешь, как факел материнский
Освещает бескровный лик Нерона)…