День рождения Лукана

– Да, конечно, езжай! – с деланным, как показалось Стацию, безразличием произнесла Полла. – Дадим гостю отдохнуть от нашего общества. Что до меня, то я займусь хозяйственными книгами, к концу месяца как раз время их проверить.

– Ну-ну! – лукаво улыбаясь, произнес Поллий. – Уезжаю прямо как Менелай, ты, душенька, остаешься за Елену, а ты, Стаций, за Париса. Надеюсь, по возвращении мне не придется собирать поход на Трою.

Хозяйка и гость искренне посмеялись шутке хозяина, тем более что была в ней некая доля правды: его отъезда они ждали с таким же нетерпением, с каким Елена и Парис должны были ждать отъезда Менелая.

Поллий приказал готовить к отплытию фазелл и в пределах часа отбыл.

Как только суденышко миновало морские ворота виллы, Полла закрыла лицо руками и засмеялась. Стаций не сразу это понял, сначала ему показалось, что она плачет.

– Что с тобой, госпожа? – спросил он встревоженно.

– Слава богам, наконец-то! – не переставая смеяться, проговорила Полла. – Я смеюсь, потому что не без моей уловки все это получилось. Это я отправила письмо Менекрату и просила его любой ценой выманить Поллия из дому хотя бы на полдня.

– А он тебя не выдаст?

– Нет. Он здравомыслящий человек, и жалеет нас обоих, чего мы, в общем, и заслуживаем. Я не объясняла, зачем мне это надо. Сказала только, что у меня должен состояться важный разговор, и что в присутствии Поллия он состояться не может. Менекрат достаточно хорошо знает причуды тестя, чтобы понять обоснованность моей просьбы, и к тому же достаточно хорошо знает меня, чтобы не опасаться обмана с моей стороны.

– Послушай, а этот ваш Менекрат… он не родственник тому кифареду, любимцу Нерона?

– Нет, это простое совпадение. Ну да ладно, не будем терять времени! Давай вернемся в ту беседку, где мы сидели, оттуда видно, кто подплывает с моря, если Поллий вдруг решит вернуться раньше, мы успеем его заметить. За эти дни я в очередной раз пережила все, что было, много думала, так что, пожалуй, смогу рассказать тебе нечто связное и ответить на любой твой вопрос.

Они вернулись в круглую мраморную беседку, основание которой шумной пеной омывали ленивые волны голубого залива. Полла начала рассказывать свою историю с самого начала, многое, впрочем, пропуская и останавливаясь подробнее на том, что казалось ей важным. По ее просьбе служанка принесла большой стеклянный кубок с водой, Полла поставила его прямо на широкий парапет беседки и время от времени, прерывая рассказ, делала глоток.

Солнце медленно двигалось за их спинами, прозрачные голубые тени от облаков перебегали по заливу, придавая объем извилистым далям, а перед глазами сосредоточенно слушавшего Стация поверх вида этого голубого простора одна за другой возникали и таяли картины, соответствующие рассказу. Когда Полла вспомнила слова Лукана о том, что его муза, Каллиопа, выше камены Персия, Талии, богиня почему-то представилась ему похожей на Поллу: та же безупречная правильность черт лица, простая прическа, неизбывная печаль во взгляде. «Каллиопа – “прекрасноликая”, – подумал он. – Наверное, и она так же скорбит по своему избраннику!»

Солнечный свет зазолотился, а само светило на время скрылось за скалистым берегом, когда Полла дошла в своем рассказе до смерти Лукана. Ей стало трудно говорить, речь ее сделалась прерывистой, голос звучал ниже, временами она надолго замолкала, прежде чем что-то сказать. Произнести стихи, которые поэт читал перед смертью, она не смогла, но Стаций опознал их и знаком попросил не продолжать. По щекам ее потекли слезы, и она долго не могла возобновить рассказ, пытаясь глубоким дыханием и глотками воды успокоить внутреннюю бурю. Стаций уже хотел предложить ей закончить, но она, угадав его намерение, отрицательно покачала головой и продолжила: