День рождения покойника

Наука вроде бы уже окончательно с ними разобралась. Нуклеиновая там какая-нибудь кислота… белок, желток, спирохеты-хромосомы… Если душу взять, то — материальное стимулирование, корка с подкоркой. В общем, все распознали! До последнего, кажись, сопротивленьица изучили! По нотам жизнь каждого паршивого паршивца расписали! А он, человек то есть, в смысле фактор, смотришь, опять гемоглобину какого-нибудь нажрется и чего-нибудь такое отчебучит! — хоть стой, хоть с трибуны падай, хоть караул кричи, хоть на пенсию уползай по состоянию здоровья!

Вам, понятное дело, тут же хочется яркого, конкретного примера из нашей быстротекущей обетованной жизни — будьте любезны!

…Однажды, на заре весьма туманной юности жил я в городишке поселкового типа Митреевка. Одновременно и, даже можно сказать, параллельно со мной жил там — через два дома — один дурак. Не в переносном смысле — дурак, а самый неподдельный, чистопородный дурак-дурачина по фамилии Ленька Абраамов. Он даже и внешним обликом внушал: смотрите, дескать, какой я глупый! Глазенки, и правда, были у него какие-то недоделанные — вроде стеклянных пуговок. Рот почему-то не закрывался. И вообще весь он был — задница толстая, головка небольшая — точь-в-точь императорский пингвин из «Мира животных».

Работал он баянистом при Доме культуры. Вот я на него клевещу: дурак, дескать, дурак. А какой же он, вообще-то говоря, дурак, если он чуть ли не с детского сада так на гармошке пилил, что дай бог каждому? Хоть полонез Огинского, хоть чардаш-монти — и все на ощупь, с закрытыми даже глазами!

В Митреевке — не шути, брат! — была музыкальная школа. Так они на Леньку, когда он еще маленький был, облавы, ей-богу, устраивали, чтобы охватить музыкальным образованием. Поймают и на руках целыми днями носят… В школе надо крышу крыть, протекает, а они вместо этого баян с десятью регистрами специально для Ленички покупают. Он им в области все призы завоевывал, не вру. Но, правда, когда время подошло, ни малейшего диплома они ему не выдали, как уж ни старались. Справочку там какую-то выписали. Он, дело в том, что по всем предметам, кроме гармошки, был, как говорится, ни в зуб ногой! То есть — полный аут! Ну, может, ноты он у них выучил, не знаю, но не больше.

Не-ет, всеобщее, вообще-то, среднее — классов шесть — он, конечно, закончил. Это не беспокойтесь. Мог бы и не шесть, а двадцать шесть кончить, но аккурат к тому классу у него померла маманя. Она в булочной работала — врубаетесь? Время трудное, пайки учительские — известно какие, Леня, конечно, мальчик трудный, но зато маманя у Лени на хлеборезке стоит. С такой маманей он и до члена-корреспондента мог бы спокойненько доучиться, ан не получилось — мамка померла, и Леньку из шестого класса сразу же поперли. Совершенно, конечно, правильно поперли: ему уже лет семнадцать было, и он на учительниц своими усами плохо, говорят, очень влиял.

Ну, короче, кончил он среднее образование, тут его и баянистом в Дом культуры взяли. При самодеятельности, при танцорках — плохо ли подростку-переростку? Они, танцорки те, целыми вечерами возле него подолами веют, Леньку не стесняются, переодеваются прямо за кулисами, а он только шибче на клавиши жмет да веселее варежку разевает.

Но и девчонки, чего уж кривить, вниманием его не обделяли. В автобусе после выступления в каком-нибудь колхозе едут, глядишь, то одна, то другая — на плечике Ленином дремлет. Дело, конечно, понятное. Он, всем известно, может, и дурак-дураком, но у него от матери и дом остался, и обстановка, и швейная машина, и огорода двенадцать соток, худо ли?

Только, по-моему, Леньку баловство это — в смысле продолжения рода — не очень-то интересовало. Он, по-моему, даже и не женился, кажется, ни разу.

Отыграет в своем Доме культуры, придет домой, сядет у окошка, как бабулька старая, и — глядит! Окна у него на запад, вот он сидит и на закат любуется.

А закаты в тех краях, должен вам доложить, совершенно ненормальные! Особенно летом. Коров прогонят… пыль висит… духотища… сортиры воняют. И тут же — вполнеба! — такую вдруг дикообразную красотищу намалюют — хоть плачь от восторга, хоть надирайся от скуки!

Что уж там Ленька в тех закатах наблюдал? что ему там воображалось? — все ж таки артист, не хрен собачий… — не знаю. Но только, не вру, сидел он возле окошка и глядел туда все свое личное свободное время.

Я в тех местах кое-как до армии дожил, ну а потом стало меня шарахать по всей нашей необозримой географической карте! И в Калмыкии-то я был, и в Коми-стране лесоповалом не по своей воле увлекался, и на целине, Кокчетавская область, отметился, и по Восточным Саянам с геологами лазил, и пивом в городе Геническе торговал, и шахматный кружок в кологривском Доме пионера вел, и под Нефтеюганском тундру дырявил… — я вообще-то могу до вечера перечислять, у меня в трудовой книжке уже второй вкладыш кончается.

Короче, через сколько-то времени приезжаю я в Митреевку погостить, шагаю с аккредитивчиком в сберкассу, гляжу: напротив — в окошке — Ленька Абраамов!