— Я же тебе говорил: там жизнь бьет ключом, снимают кино, столько всяких возможностей. Не беспокойся, родная. — Он старался говорить беззаботно и весело, но в его голосе сквозило раздражение.
— Да вовсе я не беспокоюсь, — поспешила заверить его Соня.
Никаких причин беспокоиться не было. Денег теперь хватало, и в Риме он мог заниматься тем же, что и в Лондоне: немножко баловаться кино, немножко художественной фотографией, а в остальное время бегать с вечеринки на вечеринку и крутить романы.
Вернер посмотрел на часы.
— Бог ты мой! У меня же в семь свидание!
И он скрылся в своей комнате — она прилегала к материнской. Как только дверь за ним закрылась, Соня заплакала.
— Соня, Liebchen![9] — вскрикнула Эльзе.
Миссис Готлоб поцокала языком и грубовато — такая уж у нее была манера — сказала:
— Na, и что это такое?
— Какая я глупая, — рыдала Соня.
Мистер Лумбик — воплощенный такт — рассматривал фотографию Сониных родителей, запечатленных во время медового месяца в Биаррице.
— Понимаете, я вот что думаю: ведь все могло быть иначе, — сказала Соня, утирая слезы крохотным носовым платком. — Отто уже не управлял бы фабрикой, передал дела Вернеру. И он был бы Вернер Вольф, директор SIGBO, известный, уважаемый человек…
— Ну а кто уважает здесь меня? — возопила Эльзе. — Кто я для миссис Дейвис, всего-навсего штопальщица, но я-то знаю, что я все та же Эльзе Леви, дочь Oberlehrer[10] Леви из Швайнфурта, и миссис Дейвис может думать себе, что хочет, что мне до нее?
— А дети, — сказала Соня, — мы-то знаем, кто мы такие, но что может знать мой Вернер и моя Лило? — При мысли о Лило у нее снова полились слезы, и она прижала к глазам платок. — Бедненькая моя Лило, разве так я жила в девушках — дивные наряды, что ни день балы, танцклассы, уроки игры на фортепиано в Берлинской консерватории. А что имеет она — тяжелую работу в кибуце, работу руками, и эти кошмарные белые рубашки и шорты. — Голос ее пресекся, она сказала: — Мой платок совсем мокрый.
— У меня же есть подарок ко дню рождения! — Эльзе схватила свою объемистую сумку. Порылась в ней и на этот раз извлекла три отороченных кружевцем носовых платка. — С днем рождения, Соня, это очень хорошее кружево.
— О, Эльзе, какие красивые. — Соня поблагодарила ее и тут же вытерла глаза одним из платков.
— Видишь, какой полезный подарок, — сказала Эльзе. — Но чтобы в будущем ты вытирала ими только нос, не слезы, поняла? — наказала она.
— И я хотела бы знать, какую причину плакать вы имеете? — спросила миссис Готлоб. — Вы живы, вы здоровы, дети живы и здоровы, а только это и важно.
— Знаете, я иногда задаю себе вопрос, — сказал мистер Лумбик. — Лумбик, какие у тебя достижения в жизни? И даю себе ответ: я выжил, я еще жив, а раз так, моя жизнь удачная.
— Хоть один раз, а этот Лумбик сказал что-то разумное! — заметила миссис Готлоб. — Поблагодарите Господа, миссис Вольф, за то, что вы еще на этом свете, а ваши Вернер и Лило пусть позаботятся о себе сами.
— А я все задаю себе один вопрос, — сказал мистер Лумбик. — И для меня очень серьезный: предложат мне еще Apfelstrudel или нет?
— А вы, Лумбик, только и думаете, как бы живот забить, — сказала миссис Готлоб. — Na, еще одна чашечка кофе нам тоже будет на пользу.
— Мы начинаем праздновать день рождения сначала! — вскричала Эльзе. — Я так люблю дни рождения, а сегодня у нас их целых два!
— Для такой новорожденной, — сказал мистер Лумбик, подпустив в голос нежности, — и два дня рождения мало.
— Ach, мистер Лумбик, — укорила его Соня и залилась краской.
Мистер Лумбик умоляюще воздел мизинец:
— Вспомните, какое обещание в честь дня рождения я от вас имел!
— Карл. — Наливая кофе, она отвернула от него расплывшееся в улыбке лицо.
— Это что-то новенькое, — сказала миссис Готлоб, а Эльзе ущипнула мистера Лумбика за руку и сказала:
— Вы достаточно долго стреляли глазками Соню, теперь моя очередь — я тоже прелестная барышня!
— Вы все прелестные барышни, — сказал мистер Лумбик, и этот комплимент так насмешил миссис Готлоб, что она налилась кровью и поперхнулась.
Когда Вернер, переодевшись, вышел из своей комнаты, они уже разгулялись вовсю.
— Что ж, я пошел, — сказал он, но никто его не услышал.
Мистер Лумбик рассказывал о своих перипетиях в Шанхае.
— Пока, — кинул им Вернер.
Но только Соня перевела на него глаза.
— Уходишь, Вернер? — рассеянно сказала она, наливая очередную чашку кофе мистеру Лумбику.
Их увлеченность друг другом, их веселье и позабавили, и порадовали Вернера.
Брайан Гланвилл
Возмутительно
Пер. Л. Беспалова