Читаем День саранчи (сборник) полностью

Она поднесла стакан к его рту и водила следом, когда он отворачивался.

- Давай, кавалер, - до дна!

- Отстань от него, - сказал Тод.

Она пропустила его слова мимо ушей. Она была в ярости, и вместе с тем ей было стыдно. Стыд разжигал ярость и направлял на подходящий объект.

- Давай, кавалер, - свирепо сказал она, - не то нашлепаю.

Она повернулась к Тоду.

- Не люблю людей, которые не пьют. Это не по-компанейски. Они смотрят на всех свысока, а я не люблю людей, которые смотрят свысока.

- Я не смотрю свысока, - сказал Гомер.

- Нет, смотришь. Я пьяная, а ты трезвый и смотришь на меня свысока. Подумаешь, цаца какая.

Он открыл рот, собираясь возразить, но она влила в него коньяк и зажала рот ладонью, чтобы он не выплюнул. Часть коньяка вышла через ноздри.

Он утерся, по-прежнему не разворачивая салфетки. Фей заказала еще один коньяк. Когда его подали, она снова поднесла стакан к его рту, но на этот раз он сам взял стакан и добровольно проглотил жидкость.

- Вот это я понимаю, - засмеялась Фей. - Молодец, теля.

Чтобы дать Гомеру передышку, Тод пригласил ее на танец. Когда они вышли на площадку, Фей попыталась оправдаться:

- Это высокомерие меня просто бесит.

- Он тебя любит, - сказал Тод.

- Да, знаю, но он такая квашня.

Она начала плакать на его плече, и он обнял ее очень крепко. Он пошел напропалую:

- Живи со мной.

- Нет, солнышко, - сказала она сочувственно.

- Пожалуйста, пожалуйста… один раз.

- Не могу, родной. Я не люблю тебя.

- Ты работала у миссис Дженинг. Притворись, что это - у нее.

Она не рассердилась.

- Это было ошибкой. И потом, там - другое дело. Я всего несколько раз ходила по вызову - чтобы расплатиться за похороны… и там ведь совсем незнакомые. Понимаешь?

- Да. Но прошу тебя, милая. Я больше не буду к тебе приставать. Я сразу уеду на Восток. Будь доброй.

- Не могу.

- Почему?..

- Ну не могу. Не сердись, родной. Я не дразню, я просто не могу так.

- Я тебя люблю.

- Нет, зайчик, не могу.

Они дотанцевали, не произнеся больше ни слова. Он был благодарен ей за то, что она так хорошо себя вела и не пыталась поднять его на смех.

Когда они вернулись к столу, Гомер сидел все в той же позе. В одной руке он держал сложенную салфетку, в другой - пустой стакан из-под коньяка. Его беспомощность невыносимо раздражала.

- Фей, ты права насчет коньяка, - сказал Гомер. - Это прекрасно! Ух!

Он описал стаканом маленький круг.

- Я бы выпил виски, - сказал Тод.

Гомер сделал еще одну мужественную попытку поддержать общее настроение.

- Гарсон, - крикнул он официанту, - еще выпить.

Он тревожно улыбнулся им. Фей расхохоталась, и Гомер приложил все силы, чтобы засмеяться вместе с ней. Но она вдруг оборвала смех, и, обнаружив, что он смеется один, Гомер перевел смех в кашель, а затем спрятал кашель в салфетку.

Она повернулась к Тоду.

- Ну, что ты будешь делать с такой квашней?

Заиграл оркестр, и Тоду не пришлось отвечать.

Все трое повернулись и стали слушать колыбельную, которую исполнял молодой человек в облегающем бальном платье из красного шелка.

Ты плачешь, малышка,Ты за день устал,Почему ты горюешь, я знаю.Кто-то мишку у тебя отобрал,Засыпай поскорей, баю-баю…

У него был мягкий вибрирующий голос и жесты зрелой женщины, нежные и замирающие на половине, как нечаянная ласка. Его номер вовсе не был пародией: он был слишком умерен и безыскусствен. В нем отсутствовала даже театральность. Этот смуглый молодой человек с тонкими безволосыми руками и мягкими круглыми плечами, который напевал, покачивая воображаемую колыбельку, и впрямь был женщиной.

Когда он кончил, ему долго хлопали. Молодой человек встряхнулся и снова стал артистом. Он запутался ногой в шлейфе, словно не привык к нему, вздернул юбки, чтобы показать парижские подвязки, и зашагал прочь, качая плечами. Это подражание мужчине было беспомощным и непристойным.

Гомер и Тод захлопали ему.

- Не выношу педов, - заметила Фей.

- Как все женщины.

Тод сказал это в шутку, но Фей сердилась.

- Пакость, - сказала она.

Он хотел еще что-то добавить, но Фей уже взялась за Гомера. Желание его изводить, видимо, было у нее непреодолимым. На этот раз она так ущипнула его за руку, что он пискнул.

- Ты знаешь, что такое пед? - грозно спросила она.

- Да, - ответил он неуверенно.

- Ну, что? - рявкнула она. - Говори. Что такое пед?

Гомер съежился, словно розга уже была занесена, и умоляюще

посмотрел на Тода, который, пытаясь спасти его, складывал губами «гомо…».

- Момо, - сказал Гомер.

Фей разразилась хохотом. Но вид у него был такой убитый, что она невольно смягчилась и потрепала его по плечу.

- Это серость, - сказала она.

Он благодарно улыбнулся и сделал официанту знак принести еще по стакану.

Заиграл оркестр, и какой-то человек пригласил Фей танцевать. Не сказав ни слова Гомеру, она пошла за ним.

- Кто это? - спросил Гомер, не сводя с них глаз.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее