День смерти

Прыгуны – личинки сырных мух. Я, хоть и с трудом, приучилась не обращать на них внимания при вскрытии разложившихся тел.

– Мои любимчики.

– Каждый выживает как может, доктор Бреннан.

– Существо, способное прыгнуть в девяносто раз выше собственного роста, не может не вызывать восхищение.

– Ты измеряла?

– Так, прикинула.

– Особенно важны для определения прошедшего после смерти времени черные личинки. Они обычно показываются не раньше чем через двадцать дней после смерти и настойчиво атакуют тело, даже если имеют дело с захороненными останками.

– И они были?

– Да.

– Еще кто-нибудь?

– Жуков оказалось гораздо меньше – возможно, из-за влажной среды. Однако типичные представители хищников явно неплохо пообедали личинками и другими доступными видами.

– И окончательная оценка?

– Около трех-четырех недель, полагаю.

– Оба тела?

– Судя по твоим измерениям, яма была глубиной два и две десятых метра, со дна до верхнего тела – девять десятых метра. Как мы уже выяснили, мясные мухи выпустили личинок еще до погребения, это объясняет коконы, которые ты обнаружила на нижнем теле. В нескольких находились взрослые особи, наполовину освободившиеся. Должно быть, земля помешала им выбраться наружу. И там же Piophilidae.

– Лоу!

– Прыгуны. В образце почвы с нижнего тела я нашел горбатку, а в самом трупе – ее личинок. Представители данного вида зарываются в землю к телу, чтобы отложить яйца. Рыхлая почва и присутствие второго тела только облегчили им доступ. Я забыл сказать, что нашел горбатку на верхнем трупе.

– Образцы почвы что-нибудь дали?

– Да. Вряд ли тебе захочется слушать обо всех существах, пожирающих личинок и разложившиеся ткани, но один из видов помогает установить период post mortem. Просеивая землю, я обнаружил несколько клещей, которые остаются не более чем на три недели.

– Значит, от трех до четырех недель в обоих случаях.

– По предварительным подсчетам.

– Ты мне очень помог, Лоу. Я просто в восхищении.

– Состояние трупа совпадает с моей оценкой?

– Идеально.

– И вот еще что…

От его следующих слов у меня образовался ледяной ком в груди.

24

– Извини, Лоу. Не мог бы ты повторить?

– Все просто. Рост смертей от наркотиков в последние годы повлек за собой исследование насекомых, питающихся падалью, на предмет фармакологических препаратов. Ты же знаешь, трупы не всегда находят сразу, и эксперту иногда нечего анализировать. Ни крови, ни мочи, ни мягких тканей.

– И вы проверяете на наркотики личинок?

– Можно и так, но больше везет с коконами. Наверное, из-за большего периода кормления по сравнению с личинками. Еще мы экспериментировали с покровами жуков и…

– Чем?

– Кожей, которую сбрасывают жуки, и их экскрементами. Но наибольшее количество наркотика обычно находится в коконах мух. Скорее всего, из-за особенностей питания. Жуки предпочитают сухие покровы, а мухи – мягкие ткани. Именно там концентрация наркотиков самая высокая.

– Что находят?

– Много чего. Кокаин, героин, метамфетамин, амитриптилин, нортриптилин. Недавно мы работали с 3,4-метилендиоксиметамфетамином.

– А попроще?

– Экстази.

– И вы находите его в коконах?

– Мы выделяем исходный наркотик из продукта обмена веществ.

– Как?

– Способ извлечения такой же, как и в случае с обычными образцами для патолога. Только приходится пробивать твердый хитиновый или протеиновый матрикс в коконе и покрове насекомого, чтобы освободить токсины. Вначале крошишь оболочку, потом используешь сильные кислоты или окислители. После выравнивания уровня РН применяешь обычные способы обнаружения наркотика. Мы занимаемся вначале основным извлечением, а затем хромофототипией жидкостей и спектрометрией основной массы. Распад ионов показывает, что находится в образце и в каких количествах.

Я сглотнула.

– И ты нашел флунитразепам в моих коконах?

– В тех, что находились на верхнем теле, содержался флунитразепам и два его метаболита, десметилфлунитразепам и 7-аминофлунитразепам. Концентрация исходного наркотика во много раз превышает концентрацию метаболитов.

– Что говорит скорее о кратковременном, чем о постоянном воздействии.

– Совершенно точно.

Я поблагодарила Лоу и повесила трубку.

На какое-то время застыла. От потрясения желудок выворачивало наизнанку, меня тошнило. А может, все дело в «Мун-пае».

Флунитразепам. Наконец слово пробилось в дальние уголки памяти.

Флунитразепам.

Рогипнол.

Разум забил в набат.

Трясущимися руками я набрала номер мотеля «Лорд Картарет». Гудки. Снова позвонила и оставила сообщение на пейджере Райана.

Подождала. Моя благожелательная нервная система предупреждала об опасности, приказывала бояться. Бояться чего?

Рогипнол.

Телефон зазвонил, я бросилась к трубке.

Студент.

Я освободила линию и снова стала ждать, а в груди расползался холодный темный ужас.

Рогипнол. Наркотик насильника.

Появлялись ледники. Уровень океана поднимался и опускался. Где-то из звездной пыли рождались планеты.

Через одиннадцать минут позвонил Райан.

– Кажется, я нашла новую связующую ниточку.

– Какую?

«Не торопись. Не давай потрясению завладеть твоими мыслями».

– Между убийствами на острове Мертри и в Сен-Жовите.

Я пересказала свой разговор с Лоу Уэстом.