День состоит из сорока трех тысяч двухсот секунд

- Достаточно долго, чтобы заварить чай и съесть лепешку. Я намазал ее маргарином и малиновым вареньем. Затем я помыл посуду, вытер ее, убрал в буфет и пошел в зоопарк.

- Все это, должно быть, заняло еще четверть часа?

- Я не знаю.

- Вы, наверно, на редкость неторопливый едок?

- Я не знаю.

- Просто невероятно, что находятся люди, ухитряющиеся пройти по жизни, не имея ни малейшего представления, что, когда и как именно они делают. Попрошу вас сосредоточиться, если можете. Вернувшись домой выпить чаю, не обнаружили ли вы какие-либо признаки продолжавшегося присутствия этого человека в квартире миссис Сидни?

- Я слышал голоса.

- Голоса?

- Кричал мужчина. Играло радио, передавали танцевальную музыку. Потом, судя по звуку, разбилось стекло.

- Вы опознали тот же голос, который бросил вам в лицо грязное ругательство?

- Не могу сказать. Может, тот, а может - и нет.

- Вы разобрали какие-либо слова, произнесенные этим голосом?

- Да. Нет, я не смею произнести их вслух, боюсь, они окажутся неприличными.

- Я приказываю вам рассказать нам, что вы услышали, вмешался судья, наклонясь вперед, - и громогласно.

- Я услыхал нечто вроде: "Только пикни - а может, "пискни"? - и я из тебя отбивную сделаю!" Да, нечто в этом роде.

- Говорил мужчина?

- Да, а это что-то совсем ужасное? Я и запомнил все, потому что ничего не понял.

- Вы слышали ее голос?

- Нет, только ее смех. Я все время слышал ее смех, вплоть до самого ухода.

- А что вы подумали, услыхав звон бьющегося стекла?

- Наверно, решил я, кто-то уронил стакан.

- Ничего более бурного вы не заподозрили? Не прозвучало ли это так, будто стакан скорее швырнули, а не уронили?

- Какой в этом смысл?

- Если стакан швырнуть с достаточной силой, можно поранить человека, в которого целишься.

- Никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь поступал так.

- Говорите громче, - сказал судья.

- А когда вы отправились в зоопарк, - голос сэра Клевердона звучал очень настойчиво, - вы не заметили никакого транспортного средства, стоявшего у дома?

- Я не помню.

- Шестиколесный грузовик?

- Я не знаю.

- Вы вообще не заметили никакой машины?

- О, я припоминаю, какие-то мальчишки играли на улице в крикет. Мяч закатился под машину, и один мальчик полез доставать его из-под колес. Я сказал ему, что это опасно и надо быть поосторожнее, потом заглянул в кабину удостовериться, что там нет водителя.

- Сколько лет было этому мальчику?

- Лет десять, двенадцать, а может - четырнадцать. Я не очень хорошо различаю возраст детей.

- Если он играл в крикет, ему, вероятно, было больше шести.

- О, думаю, так, ведь он курил.

- Курил? Вы сказали, там была машина. Сумеет ли мальчик в том возрасте, когда уже курят, залезть без труда под современный легковой автомобиль?

- Нет, пожалуй, эта машина была побольше легкового автомобиля.

- Вам пришлось нагнуться, чтоб заглянуть в кабину?

- Напротив, мне пришлось встать на цыпочки.

- На цыпочки? Если только это не был лимузин, выпущенный до тысяча девятьсот десятого года, полагаю, вы видели грузовик серый грузовик марки "Лейланд" и, возможно, с белой надписью на дверце: "Братья Хискокс, Хэмел Хэмпстед"?

Эммонс выразил протест против формы, в которой был задан вопрос. Сэр Клевердон снял вопрос, но никто не мог отрицать, что он уже успел задать его.

- Я кое-что припоминаю об этом, - по собственной инициативе заявил Эдвин, потирая лоб.

Эхоу заметно напрягся.

- Говорите громче, - распорядился судья.

- Помню... там была картинка... похоже, переводная... юная дама в весьма нескромном купальном костюме... с цветным мячом в руках... Картинка была наклеена на стекло, через которое водитель видит дорогу... лобовое стекло, так, кажется? Я еще, помню, удивился, как полиция допускает нечто подобное, ведь картинка эта закрывает водителю обзор и наводит на непристойные мысли.

Хотя как улика все это выглядело не очень убедительно, Эхоу решил, наверно, что угодил в ловушку, и, будучи человеком грубым и несдержанным, вскочил и разразился в адрес Эдвина отвратительной бранью, которую тот, к счастью, не понял.

Сэр Клевердон выразительным жестом бросил на стол свои бумаги.

- У меня больше нет вопросов, - пробормотал Эммонс. Судья вперил взгляд в Эдвина и произнес голосом, скрипевшим как палая осенняя листва под подошвами башмаков: