День состоит из сорока трех тысяч двухсот секунд: Рассказы

— В жизни не сталкивался с более скандальной историей! — проревел он. — Вы, Латий, жертва собственной чувствительности и безволия и, впадая в старческое слабоумие, переносите жалость к собственной особе на скопище безобидных придурков, которые…

Латий поднял руку, предупреждая лавину слов.

— Безобидных? — вспыхнул он. — Выстрели тот пистолет в человека, а не в окно, он разнес бы ему череп. В отличие от вас, Плажо, они отнюдь не обделены воображением. Пусть они безумны, но — изобретательны! Где гарантия, что они не восседают сейчас на каком-нибудь чердаке, обсуждая дьявольски хитроумный план покушения на имама Хеджаза? Нет, Плажо, не потому, что имеют что-нибудь против имама, а потому, что не видят иного способа напомнить вам: им пора на Корсику!

— В таком случае их надо арестовать! Бросить в тюрьму! Проучить как следует!

— Таковы ваши методы, да? В тюрьму. Не тревожьтесь о государственном бюджете, Плажо. Ведь заключенных в тюрьме тоже содержат на казенный счет. Может, это обойдется дешевле, но все равно платит налогоплательщик. Французский народ должен оплачивать либо мою снисходительность, либо вашу нетерпимость.

— Так вышлите их тогда насовсем.

— Куда? Кто их возьмет? Милый мой, невысокого же вы мнения о Франции и ее традициях.

— Франция — не благотворительное заведение!

— Франция — очаг просвещенного разума. Вы настолько честолюбивы, что готовы вскарабкаться на самую вершину только ради того, чтобы рассеивать вокруг семена своих собственных невзгод. Слава богу, я не ваш современник.

Плажо всего трясло. Глаза его горели, рот бессмысленно подергивался.

— Что вы несете, черт побери? — завопил он.

— Почему я был так обходителен с этими чудаками? Да потому, что сам я — счастливый человек, а тот, кто счастлив, всегда щедр. Он жаждет поделиться своим секретом с другими. Я сорок один год женат, и у нас с женой не было ни единой размолвки. Мы всегда были веселы и жизнерадостны. Я знал, мне не пробиться наверх, и смирился с моей посредственностью. Я даже умел шутить об этом при случае. Наши дочери не очень красивы. Они унаследовали внешность матери и мою комплекцию. В итоге они нашли мужей, выбравших их за душевные качества, и теперь они так же счастливы, как и мы. Когда в прошлом году жена разбила нашу машину, врезавшись в дерево, я был рад вновь обрести возможность ходить пешком. Нет худа без добра.

— Какое все это имеет отношение ко мне и к толковому руководству нашим департаментом?

— Самое непосредственное, — отвечал Латий. — Вы до мозга костей несчастный, жалкий человечишка. В вашем юморе столько сарказма, что, кажется, любая мысль становится прогорклой, пройдя сквозь фильтр вашего мозга. Вам едва перевалило за сорок, а вы уже начальник управления и считаетесь одним из самых многообещающих полицейских чиновников. Вам прочат по меньшей мере пост префекта Марселя или Лиона, где ваше унылое мелочное крючкотворство сделает жизнь невыносимой. Либо вы станете резидентом в одном из наших незначительных владений, где будете морочить головы туземцам и убивать время, ежедневно изменяя правила движения. Я знаю таких людей, как вы. Жизнь для вас — досье, память — картотека, ваш символ — амбиция, любовь по-вашему — регламентированная обязанность. Вы холостяк. Почему? Потому что вы — эгоист.

Женщины скорее необходимы вам, чем милы, больше милы, чем любимы, и любите их всех вы больше, чем способны полюбить какую-то одну. Вы живете сейчас со второразрядной актрисой. Опять же — почему? Потому, что достигли положения, при котором просто полагается жить со второразрядной актрисой. Вы никогда не пойдете на духовный риск. Вы мертвы. Вы видите то, что хотите видеть, чувствуете то, что хотите чувствовать, и обаяние ваше не глубже, чем слой одеколона на вашей коже. И учтите, я говорю все это только потому, что симпатизирую вам. В отличие от этих несчастных нигилистов, вы вполне перевоспитуемы. Мы еще можем сделать из вас человека.

В этот момент в комнату вошла мадам Латий. Она была поразительно уродлива, но улыбка ее излучала тепло и веселье.

— Жюль, — упрекнула она мужа, — ты даже не предложил гостю рюмку портвейна!

Плажо, отрезвленный присутствием дамы, сказал:

— Сожалею, Латий, но я вынужден буду потребовать тщательного расследования ваших действий и информировать обо всем префекта.

Пожав плечами, Латий грустно улыбнулся.

— Поступайте как знаете, — ответил он, — но не удивляйтесь, если имам взлетит на воздух, пока вы займетесь своими мерами по наведению порядка, и весь арабский мир подымется против нас, чтобы отомстить, только из-за того, что вы предавались столь значительным делам.