День состоит из сорока трех тысяч двухсот секунд: Рассказы

Записка была не длиннее, чем следовало ожидать от человека со столь ограниченным запасом жизненных сил, как у Манлио; поблагодарить тетю за подарок он забыл. Но Пия на него не рассердилась, ведь мужчины никогда не помнят о такой вещи, как благодарность; она лишь мучительно напрягла свою мысль над тем, какие же есть у нее теперь возможности обменять часы.

В конце концов она вложила их в конверт и послала мадам Деморуз, единственному существу, с которым у нее в деревне установился контакт. В веселом и бодром тоне обращалась она к мадам Деморуз с просьбой отнести часы в лавку мосье Кнусперли и обменять их на другие — без будильника. Она сообщила также, что готова своевременно возместить разницу в цене, но отмечала, что, по ее мнению, часы без будильника должны, естественно, стоить дешевле, чем часы с будильником. На конверте Пия надписала, как ее учили когда-то дома в Италии: «Подарок. Ценности не имеет».

Получив часы, мадам Деморуз отдала их мужу, возложив на него всю деловую часть. Муж ее официально считался фермером, но поскольку неизменно делал все возможное, дабы не стать владельцем фермы, имел куда больше свободного времени, чем его жена, которая, словно сущая невольница, прибирала за день четыре или пять шале, чтобы содержать свое семейство.

Мосье Деморуз, глянув на часы завистливыми черными глазищами, встряхнул их. Затем перевел стрелку будильника, с явным удовольствием выслушав его трель. После того как он предавался этому занятию более получаса, мадам Деморуз позволила себе предостеречь его, что он рискует сломать часы.

— Заткнись, — отвечал мосье Деморуз и опрокинул очередной стаканчик «Lie» — крепкого беловатого напитка, перегоняемого из виноградного отстоя. Дух его воспламенился, он натянул свои тяжелые фермерские башмаки и направился вниз, в деревню — увидеться с мосье Кнусперли. Особой любви друг к другу они не питали. И не столько в силу личных причин, скорее по традиции. Веками семьи Кнусперли и Деморуз населяли эту альпийскую долину, непостижимый и своеобразный мирок, окруженный немецким, французским и итальянским мирами, по которому бродили тени затерявшихся римских легионов. Обе семьи давно уже связаны были взаимными браками и плутнями, но, как это ни абсурдно, и та и другая горделиво отстаивали свое первородство, как и горстка прочих местных фамилий. В телефонном справочнике превалировали шесть имен. Все остальные считались новопришельцами или чужаками.

Итак, мосье Кнусперли из-за своего прилавка взирал с откровенным неудовольствием на то, как Деморуз — все равно который из них — входил в его лавку.

— Чего желаете? — спросил он. Или точнее: — Чего ты хочешь? — дабы подчеркнуть свою досаду.

— Я по поводу этих часов, — отвечал мосье Деморуз.

— Каких еще часов?

— Вот этих, — сказал мосье Деморуз, разворачивая пакет. — Они куплены здесь итальянской служанкой, что работает у банкира там, наверху.

— Да?

— Это не то, что ей нужно.

— Вам почем знать?

— Она написала моей жене. Ей нужны часы без будильника. Я думаю, она просто дура, сами судите. Часы прекрасные. Я и сам бы от таких не отказался.

— Вам такие часы никак не по карману.

Самый тон Кнусперли чем-то раздражал Деморуза, но в этом не было ничего нового.

— Не ваше дело, что мне по карману, а что нет, — возразил он. — Но можете быть уверены, если когда-нибудь увидите у меня на руке такие часы, я куплю их не здесь.

— От меня-то чего она хочет, эта итальянка?

— Я же сказал вам. В чем дело, оглохли вы, что ли? Она хочет обменять эти часы на другие — без будильника.

— На более дешевые?

— Она утверждает в своем письме, что готова возместить разницу в цене, но часы без будильника, полагает она, должны стоить дешевле.

— Вовсе не обязательно, — изрек Кнусперли, покачав головой. — Совсем нет. Скажем, часы «Вачерин» в корпусе белого золота тоньше печеньица не имеют ни будильника, ни даже календаря, но стоят раз в двадцать дороже, чем «Зона Уэйкмастер». Это часы совсем другого класса.

— А я и не говорю, что не согласен с вами, — заявил Деморуз с лукавым видом. — Но эта итальянская служанка не станет излишествовать, так ведь? Да и потом, — добавил он с беспричинной злобой, — вы ведь хороших часов не держите, правда?

— Достаточно мне послать телеграмму любой из ведущих фирм, чтобы к завтрашнему утру получить какую угодно модель по каталогу, — огрызнулся уязвленный Кнусперли.

— Я готов вам поверить, — отвечал Деморуз, насмешливо, по своему обыкновению, косясь на мосье Кнусперли, — но у себя-то вы их не держите, верно? Я вот что имел в виду — итальянка не может, самолично придя к вам, сказать: «Покажите мне вон те часы „Вачерин“ или „Пьяже“ с витрины». Не может, прав я?

— Может, если я покажу ей каталог. Конечно, может.

— Но она ведь не сделала этого, не сделала? То есть я хотел сказать, вы этого не сделали, нет? Не показывали ей каталог, я вот про что.

— Куда вы клоните? — холодно спросил Кнусперли.

Лик Деморуза в мгновение ока обрел невиннейшее выражение.

— Клоню? Да я просто веду беседу!

Кнусперли нахмурился, и последовала длительная пауза.