Время двинулось вперед и снова остановилось. Прошла одна секунда, или прошел год? Оно (время) колыхнулось, словно ветер пошевелил и перевернул страницу. Снова тишина. Пауза, в которой очень тяжело определить ее промежуток. Там, где находился Сурков, не было ни времени, ни пространства, не было и его самого. Бледная пустота казалась ровной и тихой. Прошел еще один год, еще одну страницу перевернула вечность. В бесцветном порыве чтото встрепенулось, колыхнулось, поднялось, опустилось и замерло. Суркову ничего не казалось, он не мог фантазировать и не мог думать. Он понял, что очередной толчок пересек серую мякоть пространства, как из координатной сетки выступила пена материи, как снова исчезла беззвучно, бесхитростно, бесцельно, глупо. Квантовый переход закончился, и снова по орбитам тупо летели электроны, пугая пространство геометрической правильностью своих орбит. Сурков почувствовал, что край его сознания улавливает серое пятно, как где-то боковым зрением он видит неоднородность материи, слабый изгиб времени и геометрической бесхитростности. Ему даже удалось сконцентрировать внимание и направить остывающую мысль в ту сторону, но, наверное, через неделю он понял, что больше не выдержит. Почувствовал размякшим, отяжелевшим и ужасно неуклюжим. Сурков выпустил себя из рук и тут же полетел спиной вперед, как если бы оттолкнулся от вертолета в затяжной прыжок. Падение было мягким, приятным и долгим. Месяцы сменяли друг друга. Зимой снизу поднимались мягкие белые крупинки, с завидной проворностью уносившиеся в серую мглу. Летом появлялся ровный рыжий свет, припекавший Суркову грудь и покрывавший ее приятной коричневой корочкой. Осенью шел листопад, гремела гроза весной, но все было схематичным, черно-белым и ненастоящим. Совершенно неожиданно Сурков вспомнил о пятне, и острая боль пронзила его шею и затылок. Он увидел ровный пол, угол, свою руку, подрагивающие кончики пальцев. Сознание вновь окружила серая мгла, но Сурков уже знал, что не даст ей завладеть собой. Он уловил серое пятно и направился к нему, пробираясь через дебри серой мглы, прилипавшей к рукам и ногам. Это были его руки и ноги. Суркову это знание далось немалыми усилиями. Как только их контуры обозначили себя, он попытался пошевелиться, и, о чудо, тут же появились шея и голова. Рука уже нащупала серое пятно, оно уже приобрело очертания, он мог его ощутить. Руки вновь подчинялись ему, еще робко и плохо слушаясь, но они уже тянулись, брали и поднимали то, что несколько месяцев назад выглядело как серый комок. Это была злополучная авторучка, хищно блеснувшая в полумраке и обнажившая перо. Золотой отблеск распорол пространство, как хорошо отточенный нож. Сурков поднес сигарообразное тело к носу, который жадно вдохнул запах чернил. Он подействовал как нашатырный спирт, сбросивший с сознания остатки пелены.
* * *