День Суркова

Сурков невольно сделал шаг за ним, но поскользнулся в разлитом масле и упал, ударившись головой о сталактит. Вялый оглянулся, но возвращаться не стал; он ушел и через несколько секунд привел помощников – крепких рослых чертей, которые подхватили Суркова под руки и поволокли на возвышение, примыкавшее к свободной сковороде. Они усадили его на большую совковую лопату, ловко связали запястья мелкой цепью, после чего один разорвал серый бумажный мешок и высыпал на Суркова ошметки стекловаты.

– Маслом, маслом надо было полить, – посетовал другой.

– Не учи ученого, – огрызнулся первый, схватил черенок лопаты и опрокинул его так, что Сурков кубарем полетел на сковородку.

В голове его мелькнула Эльза, снимающая с себя лицо, прячущий в сливной бачок шампанское Людмирский, работники банков, страховых компаний, незнакомые люди, здоровающиеся на улице, голубое небо, белый снег, рыжее вечернее солнце.

Глава 4

Суркову очень хотелось заплакать, но комок в горле катался как горошина и никак не хотел становиться тугим. Его обожженное тело больше не горело, острая боль перешла в тупую, жжение – в нытье, а пронизывающий страх – в глухую усталость.

– Долго ты здесь будешь корячиться? – спросил обрюзгший лысый грешник.

– А-а? – скорее простонал, чем спросил Сурков.

– Я сегодня дневальный, будешь копаться – останешься со мной на заплыв. Понял?

Сурков ничего не понял, но схватил квадратный кусок мыла и похромал в душевую. Освещенная догорающим факелом комната была оснащена рядом согнутых труб. Кран у душа оказался один. Как догадался Сурков, горячая вода грешникам не полагалась. Даже после сорока минут на сковороде его грудь сдавил стальной обруч холода.

– Брр, – сказал Сурков первую осмысленную фразу.

Он потихоньку стал смывать с себя остатки масла. Как и положено, мыло ело ожоги, оставляя зуд.

– Не может быть, – пожаловался Сурков, – этого не может быть! Этого не может быть!!

Кран громко хрюкнул, плеснул на Суркова последнюю порцию воды и замолчал.

– Эй, новенький, – услышал Сурков. – Давай быстрей, сейчас воду отключат.

– Уже отключили, – тихо сообщил Сурков.

Возникший в проходе толстяк осмотрел покрытого мыльной пеной Суркова. Очевидно, это было жалкое зрелище, потому что он ухмыльнулся и, сплюнув на пол, сказал:

– Вот что, новенький, ты здесь надолго, так что послушай моего совета: не будь чмом.

– Как это?

– Так. Сопли не распускай, не ори, когда тебя жарят, не стой «раком» в раздевалке. Поджарился, масло смыл – и на нары. А если ты вздумал свои игры играть, знай – здесь таких не любят.

– Какие игры?

– Такие. Ручку Паркеру отдай и не думай, что он о ней не знает.

– Как он узнал?

– А ты как думаешь? Мысли прочел, придурок. Неужели непонятно?

– Они умеют читать мысли?

– Все читают мысли, в том числе и ты. Или думаешь, здесь все русский изучали? Все на мыслях. Говорить – воздух трясти, да и воздуха здесь почти нет, – толстяк помахал короткими руками вокруг себя.

– Чем же мы дышим?

– Узнаешь, – пообещал толстяк, – когда в котел попадешь.

Сурков закрыл глаза и опустил голову.

– Не ной, баба, – фыркнул грешник презрительно. – Пообгоришь, привыкнешь, лет через триста могут на верхние уровни перевести, там полегче да почище, а если с головой – можешь и до черта дослужиться. Но до черта – это надо лет семьсот обгорать, чтоб до черноты.

– А в Рай кого-нибудь переводили?

– В Рай? – толстяк схватился за бока. – Ха! Новенький в Рай захотел, ёкарный бабай.

Сурков отряхнулся как собака и, обойдя развеселившегося толстяка, прошел к тринадцатому шкафчику. Стараясь не потревожить ожоги, он накинул спецовку и аккуратно застегнул пуговицы. Обуваться было особенно больно. Немного поколебавшись, Сурков засунул руку в ботинок и извлек злополучную авторучку. Блеснувшее в полумраке золотое перо показалось нереальным.

– Интересно, – сказал Сурков, – а почему ее никто не отнимет силой?

Суркова поразило, что такой простой вопрос не возник раньше, ведь если черти обладали реальной властью, могли читать мысли, чинили беспредел и кого-то опекали, то логично было предположить, что они распоряжались и имуществом грешников.

– Эй, дневальный, – позвал Сурков, – как вас там?

– Ты меня задерживаешь, – напомнил толстяк.

– Еще минуту, – и, не дождавшись ответа, спросил, – А почему черти не применяют силу?

– Не все так просто, – глубокомысленно вывел толстый. – Когда-нибудь сам догадаешься.

Суркову ничего не оставалось, как нести свои ботинки по полутемным коридорам туда, где его мучения начались. Дорогой он думал об авторучке, о наказании и о чертях, но не смытая стекловата так зудела за шиворотом, что мысли Суркова путались.

– Долго ходите, грешник Сурков, – вместо приветствия сказал черт Вялый. – А я вас поджидаю.

– Зачем? – спросил Сурков безрадостно.

– А вы не догадались?

– Скажите, Вялый, – не выдержал Сурков, – почему вы мне выкаете?

– А что вас смущает?

– Меня просто бесит ваше вежливое отношение.

– Это моя работа.

– Вы хотите сказать, что издеваетесь надо мной?

– Сурков, здесь Ад, и церемониться с вами никто не обещал.

– А если я вам съезжу по физиономии?