День Суркова

— Какого чёрта?

— Откройте, полиция.

— А, может, картофельное пюре?

Но на лестничной площадке, действительно, находилась полиция. Офицер в заломанной фуражке и с прокурорскими петлицами, а также целая дюжина вооружённых до зубов головорезов в чёрных шапочках с прорезанными для глаз и рта дырами. Они опасливо щерились короткими стволами автоматов и были так напряжены, что когда на верхних этажах хлопнула входная дверь, попадали на пол, а где не было места — друг на друга.

— Выучка, — гордо сказал офицер.

Одного бойца тут же унесли. У него случился сердечный приступ, и двое его товарищей громко делили трофейное снаряжение.

— Собирайтесь, Сурков, — предложил офицер. — Поедете с нами.

— Зачем?

— Посидите пару лет за неуплату налогов.

— А я заплачу, — пообещал Сурков.

— Это вам так кажется, — чмокнул языком полицейский. — Нам ещё никто не платил сполна.

— Как это?

— Ну, я имею в виду, многие пытались, но до конца заплатить или, попросту говоря, рассчитаться, никому не удавалось.

— Извините, я уважаемый в обществе человек, у меня есть недвижимость.

— Это вы сейчас уважаемый человек, и это сейчас у вас есть недвижимость, а попадёте к нам, все резко изменится.

— Не понял?

Полицейского стала раздражать непоколебимая тупость Суркова, и он приказал одному из головорезов надеть на хозяина квартиры наручники. После того, как Сурков был закован и сопровождён в «полицейский» УАЗ, офицер тщательно исследовал туалет. Наркотиков он не обнаружил. Зато нашлась бутылка шампанского, спрятанная Людмирским девять лет назад. Увидев год выпуска и оценив раритет по достоинству, офицер решил, не выходя из туалета, откушать напиток. Он даже вспомнил, как это звучит в служебной инструкции:

«Исследование доказательств на месте».

Но то ли офицер разучился открывать шампанское, то ли оно перебродило от долгого безделья, только когда пробка почувствовала свободу, мигом покинула бутылку и, пару раз уйдя от кафельных стен на рикошет, встретила лоб правильной формы. При этом пробка произвела громкий хлопок, неоднократно усиленный гулким помещением так, что оставшиеся в квартире головорезы решили открыть ответный огонь. Когда они второй раз сменили магазины, в комнате стоял дым коромыслом. Головорезы подумали, что выбрать направление стрельбы уже невозможно и прекратили огонь.

Пришедший в себя офицер тут же вспомнил о своих естественных потребностях, которые, не откладывая в долгий ящик, справил. При этом он издал звук не менее громкий, чем пробка от шампанского, что вызвало новый шквал огня со стороны головорезов. Не имевшие практического опыта боя на ограниченном пространстве, они быстро израсходовали боекомплект и, оказавшись один на один с неизвестной угрозой, на всякий случай решили сдаться. Они подняли руки вверх и стали ждать, когда же рассеется дым, но когда он все же рассеялся, увидели сквозь прозрачную от дыр дверь печального вида офицера. Последний сидел на фаянсовом стульчаке и размышлял, кого же он убьёт первым? Поняв это, головорезы сделали вид, будто вкручивают лампочки, а так как лампочка была в комнате одна, они встали горкой, показав отменную выучку акробатов.

Офицер не спешил с наказанием, он велел все сфотографировать, измерить и сделать макет из папье-маше один к десяти. Его большой ошибкой было знание слова папье-маше и не знание его правильного произношения. Большинство головорезов тут же отправились на поиски Маши, то, что у Маши должна быть большая попье, подразумевалось как должное. Но офицер этого не знал. Он спустился по мусоропроводу на первый этаж и, смахнув с фуражки неизвестно откуда возникший «Доширак[5]», скомандовал:

— Правое плечо вперёд, в изолятор.

И, действительно, водитель направил автомобиль к следственному изолятору, где с Суркова сняли наручники и препроводили в камеру с такими же головорезами, но без масок.

— Новенький! — обрадовались заключённые, увидев Суркова.

— Новенький, — согласился Сурков.

— Как же тебя угораздило?

— Пока не знаю, — ответил Сурков.

— И никогда не узнаешь, — сказал один из заключённых.

— Почему?

Камера ответила громким хохотом. К Суркову подбежал щуплый ЗеК и, обняв, стал рассказывать о том, как ему предстоит спать возле параши, слушаться паханов и кукарекать по утрам.

Перспективы были малорадостными, и под ложечкой у Суркова засосало, как от предвкушения драки, результат которой предрешён в пользу более сильного противника. Щуплый ЗеК оставил Суркова так же внезапно, как появился. Виляя воображаемым хвостом, он почти подполз к сидевшему на нарах старику, с прилипшей к нижней губе сигаретой, и протянул авторучку. Сурков мог поклясться, что это его «Паркер», но, как и когда ЗеК её вытащил, он не заметил. Рванувшись вперёд, Сурков наступил на чью-то ногу, взмахнул пару раз руками и растянулся на грязном полу, как раз перед стариком.

— Это моя ручка! — закричал Сурков.

— Была твоя, — согласился старик.

— Верните.

Камеру снова наполнил смех, а Сурков почувствовал невероятное унижение и не столько от того, что у него из под носа увели авторучку, сколько из-за идиотских смешков, летевших с разных сторон.