День свершений

Письмо Сапсана он получил чуть не полгода спустя: после госпиталя, дрожа от озноба и слабости, сидел на ящике у окна, забитого фанерой, и держал в несгибающихся пальцах мятый клочок бумаги. Особенно поразила фраза: «Я так вижу». Значит, у Сапсана получалось. Выходит, занимался не только тибетской медициной. Вьюга свистала на улицах Петрограда по горбатым мертвым фонарям. Сапсана к тому времени уже не было, — контрудар Сибирской армии белых, второго июня захвачен Глазов, комиссар полка погибает на окраине города. Потом, уже значительно позже, когда Денисов собирал сведения по крупицам, выяснилось — да, занимался не только тибетской медициной. Ординарец полка рассказывал: был случай, когда увидел нового бойца и прямо заявил, что тот подосланный белыми. Так и оказалось. Два или три раза очень точно предчувствовал, где ударит противник. Были еще штрихи. Значит, не просто диагноз и лечение. Денисов об этом догадывался. Тогда же, в девятнадцатом, кинулся искать Гертвига. Дом стоял заколоченный, трещал мерзлый паркет, с могильным шорохом текла белая крупа за стеклами. Крысы проели допотопное кресло. Здесь танцевала безумная старуха. Какой он тогда был дурак — полез, словно вор, ночью, надеялся найти. А господина Палладина Хрисанфа Илларионовича расстреляли за контрреволюцию. Тетради, конечно, исчезли, пахло нежилым. Так и сгинул доктор Гертвиг — где, когда? — спросить не у кого…

Все было кончено.

Грозовой, напряженно пульсирующий свет лился через занавески, где на подоконнике рдела огненная герань.

— Ладно, — сказал Денисов. — Я тебя увезу, мы больше не расстанемся. Мне обещали место у Глебовицкого в Ленинграде. Сам Глебовицкий обещал. Я все-таки неплохо разбираюсь в эволюционной систематике.

А Вера погладила его по колючим глазам.

— Бедный путешественник… Так и будешь метаться из института в институт, нигде не задерживаясь?

— Отряхни прах городов, — процитировал он, — отряхни прах незнакомой речи, прах дружбы и вражды, прах горя, любви и смерти. О свободный человек, избравший свободу! У тебя есть только ветер в пустыне!

— Галеви?

— Ибн Сауд. «Скрижали демонов».

Вера вздохнула.

— Хорошо, — нетерпеливо сказал он. — Я тоже останусь. Наверное, тут нужны учителя, я могу вести математику, физику или биологию в старших классах.

— У нас нет биологии, и у нас нет старших классов…

— Хорошо, я буду вести чистописание, — он притянул ее за кружевной твердый учительский воротничок, облегающий слабую шею, и поцеловал в холодный лоб.

Все было кончено.

Лиловая опушь мерцала на предметах — электричеством грозы. В «Скрижалях демонов» сказано: «Каждый имеет свой час, но час этот никому не ведом, ибо длится он только мгновение и проходит, едва начавшись».

— Мне нужно видеть это место, — уже совсем другим голосом произнес он.

— Боже мой…

Вера тут же встала.

Они вышли на улицу. Фиолетовый сумрак сгущался между заборами, из-под которых торчала жилистая крапива. Пустые проволочные ветви яблонь, как живые, скребли по доскам, а дальше за ними вздымались бревенчатые пугала домов.

Стояла чудовищная тишина.

— У вас тут все вымерли, что ли? — напряженно спросил Денисов.

На перекрестке из тени засохшей ивы навстречу им выбежал запыхавшийся человек с кобурой на кожаной куртке, в широких галифе и в совершенно стоптанных рваных сапогах, преграждая путь, махнул рукой:

— Документы!..

Денисов, удивляясь, достал паспорт.

— Документы, граждане!..

Беззвучная синерукая молния располосовала небо, на долгую секунду выхватив седые разнобокие крыши, корчу сплетенных ив, собаку, чешущую в пыли больное розовое брюхо.

— А где он? — растерянно спросил Денисов.

Человек исчез.

— Не знаю, — сказала Вера и передернула плечами.

Рухнул запоздалый гром, и, словно по сигналу его, неизвестно откуда, двинулся неторопливый густой, мощный ветер, выше заборов накручивая пылевые столбы. Денисов щурился. В деревянных переулках перебегали какие-то тени. Колотил сторож далекой палкой. Пыль скрипела на зубах.

Все было кончено.

Лука Давид писал: «Суть вещей постигает лишь тот, чья душа стремится к чистому знанию». В двадцать восьмом году, изучая тупики гносеологии, роясь в архивах Государственной библиотеки, он прочел эти слова. Был июнь, поздний субботний вечер, шелестела темная листва в Екатерининском саду. Он сидел, будто оглушенный. В абсолютной чистоте знания было нечто незыблемое. Нечто от первооснов — мира. От галактических сфер. Ведь законы природы не зависят от наблюдателя. Это был путь — «прокол сути», как говорил Сапсан. Но путь этот никуда не вел. Или уже не хватало сил и терпения.

Все было кончено.

От горизонта до горизонта полыхнуло бледным огнем, и желтые мгновенные червяки, извиваясь, брызнули с одежды, а у Веры в поднявшихся волосах послышался сухой треск.

Она пошатнулась.

— Давай вернемся!

— Ни за что! — весело сказал Денисов.

— Ты с ума сошел…

— Мне это и требуется.

— Нас убьет молнией…

Тогда он прижал ее к себе и, несмотря на сопротивление, опять поцеловал в твердые губы.

— Я люблю тебя!

И Вера подняла тонкую руку.

— Здесь…