День свершений

Подполз я к окошку — по счастью, они здесь узкие, как бойницы! — выглядываю. Висит, гадина, совсем рядом, как привязанная, на боку белый круг — знак сферы. А в брюхе — черная дырка, откуда пулемет и шпарит. А монахи мечутся по двору, как бараны, хоть бы за камни спрятались, дурни: в упор их косит! Эх, думаю, была не была…

Просунул я винтовку ялмаровскую, поймал в прицел того типа в люке, пальнул. Попал не попал — не знаю, но пулемет сразу заглох, а машина вверх шарахнулась, чуть скалу винтом не зацепила! Ага, не нравится!.. Выстрелил я еще разок вдогонку — это уж точно мимо — и во двор. Геликоптер уже высоко усвистал, никакой пулей не достанешь, У крыльца отец Тибор лежит скрючившись — переломало очередью беднягу. Еще трое или четверо — у ограды, кто-то стонет. Троица моя уже над ними хлопочет. А у меня ноги дрожат, в ушах звон колокольный…

Ведь это что выходит?.. На Станции — рейтары, в горах — гвардейцы экзарха, теперь еще и геликоптер! В общем, и снизу и сверху обложили, как волков! Не случайно же это, не бывает таких случайностей! Даже идиоту ясно: это за нами! Вернее — за ними! Сотни солдат, отборнейшие части, гоняются по всему Призенитью за какими-то тремя типами, из которых один — щенок желторотый, вторая девица, а третий… третий, конечно, боец серьезный, но ведь один!

И еще я понял, что кругачи им давно на хвост сели, еще до Комбината. То-то они так вперед рвались, даже не свернули, когда я им знак подавал! Великие боги, что же делать?!

Вернулся я в дом. Раненых уже сюда перетащили. Бруно с Лотой что-то с отцом Тибором делают, хотя там, по-моему, делай не делай, ничем не поможешь! Мир, как говорится, праху его, добрый был старикан…

Подходит Ян — насупленный, бледный, глаза как две колючки. И что-то шепчет сквозь зубы — ругается, что ли?

— Ладно, — говорю, — идти надо… Монахи без нас своих отпоют…

Смотрит он на меня глазами круглыми, будто не слышит. Потом вроде что-то в них блеснуло — дошло до него.

— Послушай, — говорит тихо, — отсюда есть другой путь?

Я только головой потряс.

— Понимаешь, какое дело, — продолжает морщась, — геликоптер-то на перевале сел… Я проследил.

Все у меня внутри обмякло. Вот и добегались — тёперь всё! На Седловине один человек с пулеметом армию удержит.

Понял я, что хана нам, — и вроде полегчало. Конец, так конец, от воли богов, как говорится, не уйдешь…

6. СЕДЛОВИНА

Ночь была на Исходе, оставался час темноты, может, чуть больше. Стэн всегда хорошо чувствовал время — никаких часов не надо. Перед рассветом в горах всегда так: тьма будто сгущается, давит на грудь — даже дышать трудно. Впрочем, здесь, на перевале, всегда не хватает воздуха.

Стэн нацепил очки и невольно зажмурился. Мир вспыхнул призрачным сиреневым светом, будто в горах, на всех вершинах одновременно, зажглись миллионы гигантских факелов. И опять он затаил дыхание: чудо есть чудо!

Он лежал в пушистом снегу, зарывшись в сугроб чуть не по самые брови. Вокруг было светло как днем. Просматривалась буквально каждая трещина в скалах, каждый камешек.

Слева, за близким перевалом, плавной дугой нависал заснеженный массив Армагеддона. Вершина, обычно скрытая туманной дымкой сферы, блистала лиловым действенным снегом. Оттуда, пронзая Зенит, бил тонкий, с волосок, световой луч — Священная ось мира. Правее вздыбилась зубчатая цепь дальних вершин; за ними лежала Проклятая долина — страшное место, откуда никто не возвращался. А впереди, всего в сотне шагов, в неглубокой заснеженной ложбине, горбился темный силуэт геликоптера — провисшие винты почти касались снега. Даже пулемет виден в приоткрытом люке — дулом на тропу.

Да, они все-таки пошли наверх. Расчет прост: сзади сотня гвардейцев при полном вооружении — верная Смерть; впереди — экипаж воздушной машины, человек пять-шесть. Правда, у них пулемет и отличная позиция — тоже верная смерть. Но все же: сто или пять?! Конечно, днем здесь не пройти, тропа из ущелья просматривается, их перестреляли бы еще на дальних подступах. А вот ночью — ночью совсем другое дело. Ночью их здесь не ждут.

Стэн осторожно потрогал очки — надежно ли сидят? — не дай бог потерять! Бруно выудил их из своего рюкзака на тропе, когда их тьма накрыла. С виду очки как очки, легкие, в металлической оправе, неказистые. А нацепишь — всесильные боги! — ночи как не бывало!.. Очки ночного видения, вот как они называются. И одежонка подходящая у тройки нашлась — вроде чехлов с капюшонами. Материя на ощупь совсем тонкая, на рыбьем меху, а влезешь туда, молнию взык, капюшон на голову — и как в печке! Красота. Комб называется.

Стэн погладил рукав, вздохнул. Странный материал, скользкий, будто жиром смазан, а не пачкает. Лежишь в снегу и хоть бы что, словно на травке летом. Да-а, экипировочка у них что надо, любой позавидует. Вот бы такую заиметь!

Чуть скрипнув снегом, подполз Бруно, залег рядом.

— Ну? — негромко спросил Стэн.

— Спят, — сказал Бруно. — В палатке, вон за тем выступом! Трое. Четвертый — в машине. Зацепил ты его тогда…

Стэн непроизвольно погладил винтовку: ага, зацепил!..