— Дорогой Алексей Палыч! — ответила я. — Не тратьте на меня понапрасну вашего драгоценного времени и вашего великолепного прищура: я и без него отношусь к вам с уважением. Но мое уважение может сильно подтаять, если вы станете убеждать меня, что желание хорошо сделать порученную тебе работу подлежит какому-то особенному анализу, что оно ненормально.
— Жаль, детка, что ты меня не поняла. Я ведь только хотел сказать, что это желание прежде посещало тебя не так уж часто…
Я отмахнулась от благожелательной навязчивости свекра и помчалась на работу. Но пока я спускалась по лестнице и шла к автобусной остановке, я все время раздумывала над его словами: неужели он прав, и я действительно заболела? Интересно, что бы он сказал, если бы узнал про желтушечные глаза над полем?.. Нетрудно догадаться, что хорошего ничего бы он не сказал.
Несколько взбудораженная, я пришла в институт. А тут все было, как обычно. В нашей комнате Лидия Мартыновна показывала всем желающим духи и непременно добавляла: «Муж подарил. Сказал: ты и большего достойна, но в магазине ничего дороже не было». Николаша устраивался у телефона с записной книжкой — обзванивать знакомых: знакомых у него тысячи, а домашнего телефона нет. Манечка Кукина печатала на машинке стихи, которые сочинила вчера к грядущему через год юбилею шефа. Возле нее болтался Игорь Сергеевич и восторгался стихами, а заодно как бы ненароком оглаживал плечики автора.
Первым моим побуждением было пойти к Ленке — с этого начинался почти каждый мой рабочий день — и поболтать о прошедших выходных. Но, во-первых, мои выходные прошли — я понимала это — несколько странно, а во-вторых, мною вдруг овладело чувство стыда: я вспомнила о таблицах. Почти два месяца они валяются необработанными в моем столе. И шеф о них уже даже не спрашивает…
Я расчехлила счетную машинку, разложила таблицы и принялась за работу. Однако сосредоточиться было трудно: мешали шум и гам вокруг. Я терпела целых полчаса. Но потом не выдержала и, выждав, — когда Николаша в очередной раз положил трубку, громко произнесла:
— Хотелось бы, чтобы кто-нибудь объяснил мне, где я нахожусь? Почему в одно ухо ко мне долетают пошлые строчки пошлых стихов, отражающих подхалимский дух нашего сектора, а в другое влезают голоса мужчин и женщин, на разные лады обсуждающих то, что не имеет никакого отношения к работе…
Все обернулись и слушали меня, раскрыв рты. Николаша улыбался своей ехидной улыбочкой, давая понять, что он одобряет мою шутку и рад подыграть ей.
— Представьте себе, что вы приходите к открытию магазина и не застаете за прилавком продавца, — продолжала я все с тем же пафосом. — Какой же хай поднимете вы, не правда ли, Лидия Мартыновна? Так почему же у себя-то на рабочем месте вы считаете возможным не работать?! И больше того — мешаете работать другим!
Справедливое мое возмущение изливалось, не принося никакого видимого результата. Больше того. Теперь уже все от души смеялись.
Пожалуй, разумнее всего было сейчас поддержать этот смех. Я вспомнила, как всю вторую половину дня в пятницу мы просидели этой же теплой компанией в этой же комнате, пили чай и кофе, рассказывали анекдоты и побасенки и были очень довольны тем, что шеф ушел сразу после обеда. И я тоже была довольна! Стыд…
Нет, я смеяться не стала. Я разыскала у себя в столе наушники. Демонстративно надела их. И опять принялась за работу. Кажется, в комнате установилось недоумение и раздражение. Но меня — пока, по крайней мере, — это не задевало.
Потом появился шеф. Кажется, сказал что-то одобрительное, увидев меня за работой. Но я только на секунду оторвалась от таблиц, чтобы кивнуть ему, а наушников не снимала.
Потом меня похлопали по плечу. Я подняла голову: рядом стоял Николаша и показывал глазами на телефонную трубку, лежащую возле аппарата.
Я с неохотой стащила наушники и подошла к телефону. Николаша говорил мне:
— Странный какой-то звонок. Наверное, междугородная.
— Алле, — сказала я в трубку.
Там стояло какое-то свистящее молчание. Свекровь, что ли, с юга пробивается?
— Алле! — произнесла я уже погромче.
Никто не откликался. И безотчетный страх овладел мною:
— Алле!!! — крикнула я с нервным придыханием.
— Ну чего орешь-то? Я не глухой, — сказали в трубке. — Как живешь?
— Кто это говорит?! — спросила я, и страх мой принял вполне определенные очертания: я уже знала, чей это голос.
— Тебя еще терпят? — спросили меня, проигнорировав мой вопрос.
— А вам какое дело? — взорвалась я. — Как вы узнали мой телефон? Не смейте мне звонить!
— Значит, есть дело, — ответил мерзавец и гаденько рассмеялся, — в гости тебя сегодня приглашаю, — и повесил трубку.
Телефон узнал, имя… Гости какие-то…
— Кто звонил? С кем это ты так? Только скажи, в следующий раз пошлю его подальше… — озабоченно говорил мне Николаша.
Меня тронула его готовность помочь, но раздражение я сорвала на нем:
— Отвяжись! — бросила я омерзительным бабьим взвизгом и вернулась к своим таблицам.