День Святого Никогда

Воздух под куполом амфитеатра становился гуще, влажнее и жарче с каждой минутой. Герои все прибывали. Феликс вспотел; жесткий воротник начал натирать шею; желание скинуть к чертовой матери неудобные сапоги становилось непреодолимым. «И это только начало», — философски подумал он.

— Какое жалкое зрелище, не правда ли? — прозвучал у него над ухом знакомый голос, и Феликс с трудом подавил стон.

«А вот и продолжение», — подумал он, оборачиваясь с тайной надеждой обознаться. Увы. За спиной маячил Огюстен собственной персоной. Его одутловатое лицо, усеянное мельчайшими оспинами, выражало крайнюю степень довольства. Глазенки весело поблескивали, губы маслились, а нос жил своей, независимой жизнью, вынюхивая аромат грядущего скандала. Огюстен предвкушал.

— Весьма любезно с твоей стороны занять для меня место, — сказал он и протянул Феликсу эсток. — Откровенно говоря, я очень рад тебя здесь видеть. Единственное дружелюбное лицо среди всего этого зверинца. Леденец хочешь?

— Нет, спасибо. И это место…

— Не хочешь — как хочешь. Сам съем. — Огюстен засунул конфету в рот и принялся отряхивать рукава своей сиреневой блузы и поправлять бант на груди. — И вше-тахи шлавно, што ты шдешь. — Он вытащил леденец и продолжил: — Хоть будет с кем поговорить!

«А я-то, дурак, думал: чего мне не хватает для полного счастья? Вот его, родимого… Ох, лишь бы он Бальтазара не начал задирать», — обеспокоился Феликс, высматривая драконоубийцу в постоянно растущей толпе. Идальго оживленно беседовал с Абнером — скрюченным, одноглазым стариком с жуткими шрамами во всю правую половину лица. Как раз сейчас Абнер рассерженно указывал протезом куда-то в сторону студентов, а Бальтазар ему сочувственно поддакивал, ожидая своей очереди посетовать на нерадивых отпрысков.

— Я говорю: жалкое это зрелище, — повторил Огюстен. — Смотреть противно. Средний возраст присутствующих — лет пятьдесят, не меньше. Да тут стариков в десять раз больше, чем молодежи! Отвратительно!

— Что — отвратительно?

— Старики эти. Ну ты только взгляни на них: вырядились, железками увешались, расфуфырились как я не знаю кто… Им дома надо сидеть, кости греть. Из них песок уже сыплется… Эх, одно слово — герои!

— Огюстен, дружище, это все очень интересно…

— Человек должен встречать старость усталым, — безапелляционно заявил Огюстен. — И, по возможности, удовлетворенным прожитой жизнью. А эти? Им пора мечтать о кресле у камина, да о теплом молоке на ночь. Внуков надо нянчить в таком возрасте, и врать им о своих подвигах. А они хотят вернуться. В молодость. Снова подвиги совершать, чудовищ истреблять и магов искоренять. Мало им было… Седые уже стали, все, поголовно, кроме тех, что лысые, а туда же. Мечами помахать захотелось. Последние мозги с волосами потеряли!

— Кгхм…

— А ты на мою прическу не намекай! — Огюстен пригладил свои зализанные волосины. — Очень модная прическа, «солнце в дымке» называется!

— Вообще-то, я хотел тебе сказать, что ты сейчас сидишь на месте, которое я занял для Бальтазара. Вон он, как раз сюда идет. И если тебя не затруднит, сделай мне одолжение: не провоцируй его. Он и так весь день сам не свой. Там сейчас его пацаны сидят, так что его настроение ты себе и без меня представить можешь… Короче говоря, лучше бы тебе… гм… поискать другое место.

— Понял, не дурак, — понизил голос Огюстен. — Уже ухожу… Добрый вечер, сеньор Бальтазар! — сладкоречиво пропел он. — Как поживаете? Как здоровье? Как дети? Я тут для вас местечко попридержал, а теперь не смею вам мешать…

— Ему что здесь было надо? — проворчал Бальтазар, присаживаясь и кладя палаш поперек колен.

— Как всегда. Потрепаться.

— И почему ты его терпишь?

— Из вежливости… Ну что там Абнер?

— Думает, — важно ответил Бальтазар.

— О чем?

— Чего ему больше хочется: напиться или подраться. Я ему обещал на банкете подумать вместе. А там — что решим…

— И не стыдно, перед детьми-то? — укоризненно покачал головой Феликс.

— Ни капельки! Пусть знают, как ведут себя настоящие герои!

— Какие люди!!! — взревел у них за спиной полузнакомый герой с моржовыми усами пшеничного цвета. — Бальтазар! Старый ты пердун! Давно вернулся?!

— Хтон тебя подери, Дугал, а можно не орать? — прошипел испанец.

— Ой, какие мы стали нежные и ранимые! Представь меня своему другу!

— Феликс, познакомься, это Дугал, очень шумный человек, — кисло сказал Бальтазар. — Дугал, это Феликс, очень тихий человек.

— Рад! — бросил Дугал Феликсу и повернулся к Бальтазару: — Ну, рассказывай! Когда вернулся?..

— Взаимно, — пробормотал Феликс, украдкой ослабляя ремень и расстегивая воротник. «Где Сигизмунд, хотел бы я знать, — подумал он. — Скоро тут дышать будет нечем… Пора бы и приступить к церемонии. Все уже собрались. Или, как будет точнее, вернулись. Это слишком глубоко в нас сидит: привычка возвращаться… Нет, но каков Огюстен!..»