День тревоги

— Ой, да как же это незачем, касатик, — тихо, стеснительно и все же с укором сказала она, растерянно оглянулась на товарок, — ить люди все, жалко. Нам-то невелик труд, а им, гляди, поможет. Как же страх такой терпеть под боком?..

— Икона в углу, а голова на плечах должна быть, — раздраженно отозвался Мурашин. — Их никто не гонит, шоферню эту, — сами виноваты. Он зачем, последний этот, на железку-то давил — гнались за ним? Никто не гнался. А девчат угробил. Лихолетки в силу вошли, живут, ни себя, ни людей не жалеют!.. Сами не знают, што делают.

— Не токмо они, — совсем тихо и виновато, почти себе, сказала Улита, спорить с Мурашиным ей было не под силу. — Все-таки чтой-то есть в нем, в этом мосту…

— Да ходите, мне-то что, — сказал дядя Петя. — Если верите. Все годится, лишь бы помогало.

Новый мост был в стороне от села, за пажитью. Года два назад пустили там, наконец, скоростную автостраду, которая строилась долго, лет восемь, с никому не понятными здесь перерывами: то вдруг нагонят людей и машин, наставят вагончиков, флаг подымут; целодневный рокот стоит, как с пашен весной, работа кипит, вершатся горы земли и нету ей покоя — а то замрет все на полгода, на год, будто люди что-то искали здесь, не нашли и двинулись со своими беспокойными машинами дальше, опять ковырять и искать… Весь дорожный поток шел теперь в обход села, стало спокойней в нем, глуше будто; одно плохо — на автобусную остановку далеко идти, если вздумаешь куда выехать.

В утренней тишине там с гулом, похожим на железнодорожный, слышным за многие километры, проходили первые машины — и весь день потом шли, сотрясая ревом воздух, сновали, ныряли с поворотом вниз, к мосту через местную малую речушку Ленивку. Неспешно, с частыми тихими заводями, текла она по дну огромной крутосклонной лощины, сплошь заросшей чернолесьем, ивняком и матерым борщевником, утехой ребятишек. Оба склона под дорогу, сколько посчитали нужным, срыли, поворот по возможности закруглили; но и после этого оставалась она тут крута и, все скоро поняли, опасна, особенно в распутицу и гололед.

Первым мост «обновил», кажется, все тот же Подковыров, Колюня: возвращался из района, раскатился сдуру под горку и «не урулил». Грузовик выбил крайнюю секцию перил, грузно вылетел за мост и всеми четырьмя скатами ударился о землю… Но не перевернулся. В этом было счастье Колюни, отделался, как мальчишка, лишь ссадиной на коленке. Колюню сняли, высчитав немаленькое возмещение за ремонт; а чтобы он мог его, заработав, уплатить, посадили на старенький бензовоз. Года не прошло, как снова угодил Колюня под тот же мост, уже по пьянке, и опять платил, над чем посмеивалось все село. Жена ему устроила скандал, дело чуть до развода не дошло; а когда успокоилась немного, то надоумили ее бабы написать и зашить ему в пиджачок молитву. Она так и сделала, хотя Колюня с тех пор остался в безлошадных и стал ходить с вилами на скотные базы.

Через неделю с небольшим после первого происшествия с Колюней огромный «КрАЗ», шедший из города на хорошей скорости, не сумел разъехаться со встречной, несмотря на то, что ширины моста тут вполне хватало; разбил хрупкие, больше для вида, перильца и всей тяжестью своею ухнул на бетонную подушку русла, кабиной вниз…

С тех пор и пошло, одно за одним, необъяснимо и, наверное, случайно, но от этого ничем не лучше — особенно по осени и зимой. Свои, местные, уже убедились в коварности, в видимой дорожной устроенности этого места, и опасались, сбавляли скорость даже по пьяному делу, потому и случаев было не больше, чем, быть может, на любом другом в округе мосту. Зато проезжая лихая шоферня страдала; то и дело разносилось по селу, что на Ленивке опять кто-то «не урулил», разбил себя в безрассудной, в бесцельной, казалось, гонке за горизонт — «привезли всего в крове, а уж дыханюшки и нету…»

И совсем много разговоров стало этой весной, когда на мосту не удержался самосвал. Водитель как-то остался цел, хоть и побился, а две девчонки, студенточки, ехавшие с ним в кабине, так и не выжили. Забеспокоились бабы, старухи и решали недолго: надо идти.

Мужики отнеслись к этому вполне равнодушно: «Охота вам ноги бить…», а один сказал, раздражаясь на бабью глупость:

— Делать вам нечего, что ли?!. Ить шоферня эта, залётки всякие… ить только вдовушек пользовать, больше никакого толку от них не жди. Сами же на дороге по дню голосуете, пыль глотаете — они берут?! Возьмут они, жди! Он и не глядит на тебя, что ты махаешь — он гордый, прет, сам себе хозяин и начальник…

— Пусть их так… а все равно жалко. Люди ведь.

— Ну, у нашей у куме одно на уме — идите…

И пошли, на троицу уже. Собралось человек пятнадцать, побольше старух, поменьше молодых. Вела всех читака Анна Степановна. Прошли улицей на выпас, разговаривая, как все это получше сделать, по закону. По дороге встретили учителя Яковлева, возвращающегося с пруда на Ленивке, в прохладной широкой шляпе, с куканом и удочками в руках.

— Куда, черная кость, пошла?!