День цезарей

– Думаешь, так просто на это ответить? – Сенатор печально усмехнулся. – На самом деле я ни за того, ни за другого. По мне, так лучше вообще было бы возродить республику. Но такое вряд ли осуществимо. Кто-то говорит, мол, империя слишком велика для того, чтобы ею успешно распоряжался сенат. Который сам расколот нынче на фракции и их грызущихся меж собой предводителей. По всей видимости, Рим больше не может обходиться без власти, осуществляемой одним человеком. Если это так, то нам нужны императоры. Они единственные, кто стоит между нами и хаосом последних лет республики. – Он со значением поглядел на Катона. – Годы, возврата к которым не желает никто.

– Желания может и не быть, но получится ли у них этого избежать? – В серебряную чашу Катон плеснул вина, отхлебнул. – Лично я не буду становиться ни на одну из сторон, не буду ради моего сына. Цирк не мой, и обезьяны в нем не наши. Так что пускай разыгрывают представление без меня.

Семпроний посмотрел на него с печалью.

– Пересидеть его, милый мой юноша, тоже вряд ли удастся. Может, ты и решишь не выходить на ту арену, да только арена не разминется с тобой.

– Возможно, ты и прав. Но пока я буду делать все, чтобы держаться в стороне и не лезть в ту бучу. Да и Макрон, если у него хватает благоразумия, поступит так же.

Заслышав свое имя, центурион поднял глаза от тарелки; было видно, что он ухватил лишь охвостье фразы.

– А… ну да. Пускай все преследуют свои пороки, а уж мне оставят мои. К тому же Нарцисса теперь нет, и мы можем снова спокойно служить, без чужих интриг, в которые нас все время норовят втянуть.

При упоминании Нарцисса Катон с чувством кивнул. Ох уж и гадок был этот коварный соглядатай, дворцовый секретарь прежнего императора… К концу Клавдиева правления он впал в немилость, обратив против себя императрицу с Палласом. Вполне понимая, какая участь может ждать опального, много чего знающего приближенного, Нарцисс тихо ретировался в свое загородное имение и наложил на себя руки. Ни Катон, ни Макрон по нему не горевали – слишком уж много раз принуждал он их выполнять свою грязную работу.

Сенатор улыбнулся.

– Эх, мне бы вашу наивную беспечность…

– Чего? – нахмурился Макрон.

– Да так, ничего. Если такова ваша позиция, то быть посему. Прошу только: чтобы не попасть в беду, держитесь подальше от таких, как Паллас, Сенека и Бурр.

От разговора их отвлекло тонкое и одновременно пронзительное хныканье малыша. Со стороны дома из коридора показалась дородная женщина в простой полотняной тунике. На ходу она нежно баюкала мальчика, которого несла, уместив перед собой возле плеча. Катон ощутил прилив растроганности, видя своего сына в заботливых руках его няни и кормилицы Петронеллы. Под крики малыша он поспешил встать с ложа и подойти к ним.

Петронелла широко разулыбалась.

– Посмотри, милашка, вот твой папа. Вернулся из боев…

Встав вполоборота, она приподняла и повернула маленького Луция, чтобы тот мог лучше видеть отца. Голосок этого кудрявого, чернявого двухлетки вполне мог сравниться с криками центуриона на плацу. Глаза чуть покраснели от слез, а нос и рот сочились сопельками и слюнкой. Капризно помаргивая, он смотрел на гостя дедова дома. Вот в черных глазах затеплился огонек узнавания. Ребенок поднял голову от плеча няни и, лучась улыбкой, звонко крикнул:

– Папа!

Малыш потянулся ручонками к отцу, сердце которого замлело теплом любви. Он протянул руки, и няня усадила на них Луция. Катон поцеловал сынишку в темя, вдыхая сладковатый, чуть мускусный запах ребенка, и блаженно прикрыл глаза. Все мысли о политических дрязгах, память о кровавых полях сражений и горечь от измены жены в этот момент исчезли, растворились, и это ощущение было полней и чудесней любых сокровищ на свете.

Луций мерцающими глазенками снизу вверх смотрел на отца, выпятив под вздернутым носом пухлые губки. Обнажилась в улыбке белая ниточка зубиков.

– Не укусишь папу? – Катон подмигнул сынишке.

Луций рассмеялся и обвил ручонками отцову шею, и Катон вместе с сыном направился к столу. Няня бдительно шла сзади.

– Что это он нынче не в духе? – осведомился Семпроний.

– Колики, животик режет, – пояснила Петронелла. – С малышами такое бывает. Ничего, скоро заснет как ни в чем не бывало.

– Это хорошо. А то нас за вечер шум ох как утомил… – Сенатор налил в серебряный кубок вина и сделал крупный глоток. – Сил больше нет.

Пока Катон усаживался, Макрон проглотил очередной кусок и, скрестив перед собой руки, сел со строгим лицом.

– А ну-ка, кто это у нас? Молодой рекрут изволит поднимать шум? Чисто родной отец в начале службы…

Луций обернулся на знакомый голос.

– Дядя Мак-Мак! – резво вскрикнул он.

– Он самый, – осклабился Макрон. – Твой дядя Мак-Мак, только что после приборки в Испании, будь она неладна. А ну поди сюда, молодец. Дай-ка я учиню тебе смотр по-военному…

Катон поставил сынишку на пол, и тот подкатился к центуриону. Макрон, взяв мальчонку за плечи, нежно отставил его от себя на длину руки и с суровым видом оглядел.