День цветения

Она несколько раз осенила себя Святым Знаком.

— Покайся, сестра! Я бы не хотел увидеть тебя на костре, хоть освященное пламя очищает. Но душа твоя дороже бренного тела. Расскажи мне все, или я буду вынужден призвать отца Арамела.

Заплакала. Я решил подождать, но спектакль мне надоел. Упряма, как все женщины. Нажмем с другой стороны.

— Хорошо. Я сейчас пойду к Имори и спрошу у него, зачем он принес в твою башню труп, завернутый в плащ?

— Какой труп, ты с ума сошел!

— Застывший. Растопыренный. В странной позе. Думаю, Имори возьмет вину на себя.

— Рейгред! Братик мой! Что эти кальсабериты с тобой сделали!

— Альсарена! Любой, кому ведом страх Господень…

— Это не труп! Это… это мой пациент. Он живой. И он не нечисть! Он не дьявол! Он не способен даже мухи убить!

Ну, конечно. Мух убивать ему просто лень. Ему бы что покрупнее…

— Мало ли как он выглядит? Клыки, крылья — значит, нечисть? Кровь пьет — на костер? Нельзя так жить, Рейгред!

Что она болтает? Какие еще крылья?

— Пойдем. Пойдем, я вас познакомлю. Ты поймешь, что ошибался. Никакой он не дьявол. Просто из другого народа.

Альсарена схватила меня за плащ. Потащила из конюшни. Похоже, я перестарался. Знакомство с попрыгунчиком не входило в мои планы.

— Пойдем, пойдем! Ты боишься? Встречи с дьяволом боишься? У тебя нет с собой святой воды? Прочитай пару молитв, и дьявол провалится в пекло. Произведешь акт изгнания бесов, забыла как он там у вас называется.

— Я еще не принял постриг, и потому не имею права…

Черт, что делать? Кричать? Девчонке тогда не отмазаться. Идти с ней — завтра найдут новый труп… А то и два… Вырваться и убежать — испугается, наделает глупостей… Но причем тут крылья? И зачем ей кровь, в самом деле? А, была-небыла!

Мы прокрались через пустой двор, как тати. Забрались на стену, а с нее — в башню. Поднялись еще на один этаж выше. Альсарена отперла дверь лаборатории.

Большой стол, уставленный медицинской посудой. Пара светильников. Жаровня. Ширма, огораживающая угол. Из-за ширмы виднелся край застеленной покрывалом скамьи. Два здоровенных пса охраняли вход в закуток. Альсарена стремительно пробежала через комнату, по пути сунув на стол фонарь и узелок. Отодвинула ширму.

На двух сдвинутых скамьях, натянув до самого горла одеяло, сидел чернявый парень. Парень, как парень, но за спиной у него, занимая всю длину импровизированной постели, и даже высовываясь по краям, громоздилось что-то складчатое, по форме напоминающее руну "ксит" или косой крест. Сестра кинулась к нему и быстро, непонятно заговорила.

Парень не отвечал и глядел на меня. У него были голые тонкие руки и изможденное лицо. И затравленные глаза.

— Ты его напугал, Рейгред, — сказала сестра, — Мотылек эмпат. Ты, должно быть, думаешь о нем нехорошо. Попытайся быть непредвзятым.

Сестра вечно подбирала бездомных котят и щенков. Вечно привязывала к моим разбитым коленкам подорожник и другую пакость. Если это тонкорукое существо — убийца, то я — первосвященник отец Эстремир.

Он что-то проговорил. Сестра повернулась ко мне.

— Он сказал, ты холодный и жесткий.

Кажется, она удивилась этому откровению. Черноглазый опять забормотал.

— Холодный, жесткий и чистый, — перевела Альсарена, — он говорит, внутри у тебя, словно в серебрянной чаше на морозе, твердо, тонко и…

И пусто. А ты не прост, эмпат.

— …и полным-полно ледяного чистого воздуха. Ты не удивляйся, Мотылек у нас художник, и мыслит образами. Между прочим, язык его — старый найлерт, немного видоизмененный. А ты в своем Сабрале его изучал, так что поднапрягись и постарайся понять смысл. Уверяю, это не слишком сложно. Да, Мотылек, я переведу. Мотылек говорит, что ему приятно с тобой познакомиться.

Тот, Кто Вернется

Я медленно проснулся.

Сглотнул. Горло пересохло. И болело.

Ощупал. Так и есть. И — грудина, куда он уперся коленом…

Что это было, Сущие?..

Я спал. Как обычно, глубоко, без сновидений. Погружение — одна из первых вещей, которым учат аинаха.

Я был в Нигде. И в мое Нигде пришел человек.

На левом плече — дырка, со смолисто-спекшимся некротизированным краем. Характерный запах. Снадобье, которым мажут лезвие, чтобы рана выглядела так, у меня хранится в двойной, запечатанной воском коробочке. Единственное из всех.

Покойник. Абсолютно незнакомый. Чужой покойник — я никогда никого не убивал "шипастым дракончиком". Это слишком неприятная смерть. Пожалуй, я даже Паука бы не стал так убивать…

Чужой покойник ничего мне не сказал. Молча взял за глотку и принялся душить. А я не мог ни шевельнуться, ни рта открыть — ничего не мог…

А потом я ощутил в своем Нигде — Йерр. Иногда так бывает, редко, правда. У рахров — свое Нигде. Таосса говорила, это потому, что мы с Йерр — неправильные…

Йерр пришла, и чужой покойник выпустил мое горло. Не от страха, нет. Он сказал:

— Только ради нее, ты. Если бы не она…

Смерил меня злобно-презрительным взглядом. Потом лицо его смягчилось, он ласково коснулся лба Йерр, и Йерр — позволила ему это…