День цветения

Мои собаки, Редда и Ун, молча поднялись и последовали за мной. В доме к ним все успели попривыкнуть и зауважать. Даже скандальная свора золотых гончих, или как они там назывались, номинально принадлежавшая отцу, но на деле находящаяся под опекой господина Ровенгура, управляющего, была вынуждена смириться с их присутствием. В свое время, конечно, имели место собачьи разбирательства, но мои умнички объяснили этим шавкам, кто здесь хозяин, обойдясь без смертоубийств.

Слуга-мальчишка протянул факел.

— Тебя проводить, госпожа?

— Спасибо, Летери, не надо.

Парень вздохнул с сожалением. Он был без ума от Уна, и надеялся побороться и покувыркаться с ним у меня в комнате. Иногда это позволялось. Но не сегодня. Сегодня я желала увидеть Стуро как можно скорее. И так он, бедный, заждался. Замерз, наверное.

Из холла я поднялась на второй этаж, и вышла на мосток-аркбутан, соединяющий дом с галереей внешней стены. Галерея торцом упиралась в башню. В большущую башню, еще старогиротской постройки. Она даже имела собственное имя, тоже гиротское: Ладарава. В переводе, кажется, Сторожевая Вышка или что-то вроде того.

В Ладараве я и жила. Спасибо отцу, он позволил сделать ремонт и поселиться тут, отдельно от всех. Подальше от шума и суеты. И от лишних глаз. Отца немного нервировало мое увлечение марантинской медициной, но, как человек умный и дальновидный он сих изысканий не запрещал. Пусть лучше варит свои зелья под моим контролем, чем тайно, Бог знает где скрываясь, рассуждал он.

О моих тайнах он знал далеко не все.

Я отперла дверку, вошла, задвинула засов изнутри. Лестница вилась вверх и вниз. Первый этаж занимали мрачные обширные помещения непонятного назначения, то ли кухни, то ли конюшни. Сейчас там хранился резаный торф и какой-то хлам, оставшийся после ремонта. Еще ниже имелись совсем уже первобытные подвалы, в которые страшно было даже заглядывать. Туда никто и не заглядывал. Моя же комната находилась на втором этаже, а на третьем — лаборатория.

Впустив собак, я прошла по комнате, зажигая светильники. Зажгла и самый мой любимый, в виде фонарика каоренской работы, где в каждую из сторон было вставлено цветное стеклышко — зеленое, красное, синее и лиловое. С окна, выходящего на озеро, сняла ставень. Поставила фонарь на подоконник, так, чтобы зеленый огонек глядел наружу.

Занялась камином. Камин у меня с характером. Его не топили лет двадцать, если не больше, и теперь он вовсю упрямился и самовольничал. Я, однако, нашла к нему подход и очень этим гордилась — прислуге, например, не удавалось разжечь его так быстро и при этом напустить в комнату минимум дыма. Поставила на каминную решетку кувшин с вином — греться.

— Скоро вернусь, хозяюшка, — сказала я Редде.

Редда поглядела, подняв бровь, вильнула хвостом. Она прекрасно знала, куда я направляюсь.

Со светильником в руке я снова вышла на лестницу. Виток вверх. Моя лаборатория, дверь в которую сейчас заперта, а ключ лежит на притолоке — нехитрый тайник. Еще один виток. Лестница кончилась небольшой площадкой с люком в потолке. Поставив светильник в нишу, я подобрала юбки и влезла по деревянной лесенке. Крышка отошла легко — я не жалела масла для петель.

В проем потек холодный сырой воздух, полный запаха стылой воды, камыша и близкой зимы. Беззвездное небо, ветер, высота. Кольцо зубцов едва виднелось в темноте. Я выбралась на площадку.

Башня Ладарава стоит на самом высоком месте обрыва, на розовой гранитной скале, а в пятнадцати локтях ниже плещется озеро Мерлут с багровой от торфа водой. Вид с площадки открывается восхитительный, но сейчас без шестой полночь и все внешнее пространство превратилось в космос.

А-а, вот уже…слышно. Слышно? Камыши эти проклятые расшуршались, ветер рассвистелся… Нет, есть!

Стремительный вибрирующий звук, который я ни с чем не спутаю. Отдаленный грохот бронзы, перистый шелест, металлическая полоса режет воздух на студенистые ломти. Я крутила головой, не в силах определить направление.

Широкая тень, черная, чернее окружающей тьмы, спрыгнула с ночного неба на поверхность площадки. Быстрые скользящие шаги, тень вдруг сложилась, сжалась, превратившись в высокую сутулую фигуру.

— Альса! — полушепот, полукрик.

Радостно пискнув, я кинулась навстречу, в протянутые руки. Ударилась об острый клин его груди. Сжала ладонями закутанную в капюшон голову.

— Стуро, любимый, наконец-то…

Жесткие, остывшие в полете губы ткнулись мне в рот.

— М-м! Погоди, пока нельзя… Я не… М-м-м…

— Не отворачивайся. Я осторожно.

— У, какой холодный! Замерз?

— Есть немного. Я уж думал, сегодня этот… как ты говоришь… анкрат?

— Антракт. Нет. Просто семейный совет. Потом расскажу. Пойдем вниз. Я поставила вино на решетку, как бы не закипело.

Стуро лихо спрыгнул в дыру, снял с лестницы меня. При свете стало видно, что крылья у него влажные и блестят как нефть, а на ворсинках суконного капюшона повисли капельки. Он сощурился, заслонился рукой.

— Опять не принес грязную одежду? У тебя там, наверное, целый тюк скопился.

— Не суетись, Альса. Сам справлюсь. Ты мне только мыла дай.