День твоего рождения

Как же он живет, думаю я. Как можно жить без рук? А дед будто не видит этого. Берет меня за плечо, подводит к Иванову, представляет, как там, в Москве.

- Антон Рыбаков? - переспрашивает Иванов. - Твой дублер, значит? - улыбается деду.

- Антон Второй! - кивает дед.

Мы проходим в дом. Нас встречает седая женщина. У нее веселые глаза. Она хочет обнять дедушку. Но он сначала целует ей руку и говорит:

- Здравствуй, боевой товарищ!

Мы сидим в комнате Николая Петровича. В углу стоит странное стекло. Я трогаю его, не понимаю, зачем это дырявое стекло здесь. Его надо выбросить. Оно все в трещинах и дырках.

- Отгадай, что такое? - говорит Николай Петрович.

- Ветровое стекло от машины, - выручает меня дед. - Видишь дырки? Это следы от пуль.

- Храню на память, - сказал Николай Петрович. - Автографы смерти как бы. Всю мою машину изрешетило, случайно жив остался.

Они влюбленно смотрят друг на друга, перебивают друг друга, словно мальчишки. Будто мы с Кешкой, например. И никак наговориться не могут.

- Вот слушай, Антон! - зовет меня дед. Усаживает рядом. - Расскажи снова, Коля! Это ему непременно надо знать. Знаешь, он ведь в военные собрался. Но если и штатским останется, знать надо!

Николай Петрович кивает, выходит на середину комнаты. Рисует сапогом на полу воображаемые дуги, линии - направление ударов. Рисует пушки, танки.

- Это Дрезден, - говорит он. - Это наши главные силы. А этот клин - мой артиллерийский полк. Вперед мы ушли, наши только еще подтягиваются. И вот берем пленных. Они говорят - готовится танковый удар. Направление - такое-то. Что делать? Если сомнут нас, перед главными силами нет противотанковой защиты. Решаю: удар танков встретить с флангов. Выстраиваюсь углом к противнику. Начинается мясорубка. Открываем огонь - не в лоб, как немцы ждут. А сбоку. И по всей глубине. Немцы в замешательстве. Танки горят. Огонь ведем прицельный, точный. Подпускаем близко.

- Антошка, - говорит мне дед, - Николай Петрович командовал противотанковой артиллерией. Это очень трудно - стрелять по движущимся танкам, которые еще по тебе стреляют.

Меня подмывает спросить. Но я не знаю - как. И очень неудобно.

- Понятно? - спрашивает Николай Петрович.

- А вы, - говорю я и краснею. - А руки у вас тогда были?

- Нет! - отвечает Иванов. - Не было! Руки я на берегу Днепра потерял.

Я не могу поверить. Про летчика Маресьева я читал. И кино не раз видел. Он без ног был, это известно. Но руки же у него были! А как артиллеристу без рук? Надо же командовать! А командовать - на карте схемы чертить! В телефонную трубку кричать! В бинокль смотреть! Если надо - снаряд схватить и пушку зарядить! Разве же без рук это можно?

Я смотрю на генерала Иванова и не понимаю: может, он шутит? Но разве так шутят? Я поворачиваюсь к деду. Смотрю на него вопросительно.

- Я ведь говорил тебе, Антон, - произносит задумчиво дед, - генерал Иванов - необыкновенный человек.

- Сказанешь тоже, - сердится Иванов. - И вообще! Сам бы про себя рассказал лучше. Вон орденов сколько! Их зазря не дают.

- Ладно, - произносит дед. - Кукушка хвалит петуха. У меня награды за обыкновенные военные дела. У тебя - за подвиги. Не бойся этого слова. За настоящие подвиги. Книги про них писать надо!

- Да уж все написано! - смеется Николай Петрович.

Мы идем в столовую, обедаем. Жена Николая Петровича кормит его с ложечки. Словно маленького. Но дед не обращает на это внимания. Будто все нормально. И жена Иванова тоже не обращает. И сам генерал.

Они вспоминают войну, забавные всякие случаи и смеются, словно на войне только смешное и происходило. Нет, на войне не смешно было, а тяжело, трудно. Иногда - смертельно трудно. А вечером дед рассказал мне историю про генерала Иванова.

История вторая. Про генерала Иванова

Война уже обратно катилась. Немцы назад драпали.

Вообще выражение это неправильное - драпали. Драпал Наполеон, тут верно. Бросил своих солдат и помчался в Париж. А Гитлер каждый день орал, чтобы его солдаты сражались до последнего. И фашисты не драпали, а сопротивлялись изо всех сил. Бились отчаянно. Но мы все равно гнали.

Дед сказал: фашисты умело воевали. И генералы у них были опытные. Еще бы! Всю Европу прошли. Все армии победили. Так что врагов дураками считать нельзя. Никакими они дураками не были. А были коварными, хитрыми, расчетливыми. Жестокими были, как звери, потому что они фашисты. Но не дураками. Дураков ведь обмануть легко. А значит - и победить. Наша победа трудной была. Потому что враг опытный и злобный. От этого наша победа только почетней! И никогда врагов дураками считать нельзя, нет.

Ну так вот, война назад катилась. И фашисты дрались отчаянно. За каждую кочку цеплялись. А уж про реки и говорить нечего! Взрывали за собой все мосты, чтобы добраться до них нельзя было. На другом берегу в землю закапывались. Дотами и пулеметами ощетинивались. Вот так они уцепились и за Днепр: мол, ни за что дальше не отступим.

Нечего делать, надо врага выбивать. Надо Днепр переплывать и вражеский берег захватывать.