День восьмой

Она упрашивала его хоть в одной школе пробыть подольше — ну хоть полгода!

— Я хочу, чтоб ты был образованным человеком, Джордж.

— Я и так образованней всех ребят в этих школах. Я знаю алгебру, химию, историю. Просто мне противно сдавать экзамены. И противно спать, в комнате, где спят еще трое, или десятеро, или сотни людей. От них вонь. И они не умнее грудных младенцев… Вы — мое образование, maman.

— Перестань говорить глупости.

— Отец окончил колледж, а образования у него как у кузнечика.

— Джордж! Я тебе запрещаю так говорить. Слышишь, запрещаю.

Была у Юстэйсии еще одна, более серьезная забота: не страдает ли Джордж припадками? Не душевнобольной ли он? Что такое «припадки», она сама хорошенько не знала, а о признаках, по которым распознается душевная болезнь, и вовсе не имела представления. В начале нашего века о подобных недугах и связанных с ними опасениях решались говорить разве что с домашним врачом, да и то вполголоса. Но доктор Гридли, домашний врач Лансингов, был крайне туг на ухо. Даже пользуйся он у Юстэйсии большим уважением, она не могла бы заставить себя кричать на весь дом о странностях поведения Джорджа. Прежде их врачом был доктор Гиллиз, но несколько лет назад Брекенридж Лансинг с ним рассорился. Доктор Гиллиз решительно возразил против какого-то его медицинского суждения. А Лансинг возражений не терпел. Он целый год в молодости проучился на подготовительном отделении медицинского колледжа. Его отец был лучшим фармацевтом штата Айова, и он, Брекенридж, два с лишним года помогал ему в его аптеке. Да у него в мизинце больше медицинских познаний, чем этот старый коновал приобрел за всю свою долголетнюю медицинскую практику. Он перестал здороваться с доктором Гиллизом на улице. Юстэйсии было объявлено, что отныне семью будет лечить доктор Джебез Гридли, врач шахтной амбулатории. Доктор Гридли был дряхлый старичок, кому место давно было на «Убогом Джоне» среди других таких же. Мало того, что он был глух как пень, у него еще с каждым днем слабело зрение. Чтобы получить от него хоть какой-нибудь полезный совет, нужно было достаточно наглядно описать ему спою рану, ожог, нарыв или сыпь. Юстэйсия обратилась к споим домашним лечебникам — «Руководству но оказанию первой помощи», «До прихода врача» — и установила, что классических симптомов эпилепсии у ее сына не наблюдается. Впрочем, она отлично знала, что при его актерских способностях трудно было бы отличить у него необузданные взлеты фантазии от признаков умопомешательства. Он мог вдруг заколотить кулаками по полу и завыть, как голодный волк; мог подолгу слепо кружить по комнате или же метаться с этажа на этаж, выкрикивая: «Махаон!», «Бегония!» В поисках сильных ощущений он вылезал лунной ночью в слуховое окошко и, балансируя, ходил по самому гребню кровли; или в четвертом часу утра взбирался на высоченный орех и, раскачавшись, перепрыгивал на соседние деревья, пониже. Держась за веревку, переходил он пруд Старой каменоломни под музыку трескающегося льда. Никто в Коултауне, даже его верные приспешники «могикане», не сомневался, что у него «мозги набекрень». Юстэйсия, высоко ценя доктора Гиллиза (для жены которого не составляло секрета, что в лице ее мужа миссис Лансинг имеет рабски преданного поклонника), продолжала потихоньку от главы дома вызывать его при любой тревоге — малокровие у Фелиситэ, воспаление среднего уха у Энн. Расплачивалась она за визиты из своих личных денег. Вот и на этот раз она поспешила к доктору Гиллизу. Доктор согласился серьезно поговорить с Джорджем. Джордж дал блестящее представление, в котором продемонстрировал все — ум, находчивость, уравновешенность и превосходные манеры. Но доктора Гиллиза нелегко было провести.

— Миссис Лансинг, нужно, чтобы мальчик уехал из Коултауна, иначе быть беде.

— Но как это сделать, доктор Гиллиз?

— Дайте ему сорок долларов и отправьте его в Сан-Франциско, пусть сам зарабатывает себе на жизнь. Он отлично справится, уверяю нас. Он не болен, миссис Лансинг, но он тут сидит в клетке. Это очень опасно, сажать к клетку полное жизни человеческое существо. Нет, нет, за эту консультацию я денег не возьму, миссис Лансинг. Она была очень поучительной для меня самого. — И доктор Гиллиз засмеялся негромким раскатистым смехом.

Юстэйсия и подумать боялась о том, чтобы исполнить полученный совет, но кошелек с сорока долларами держала наготове.

Чем скверней было на душе у Брекенриджа Лансинга, тем громче похвалялся он своими удачами. Счастливей его нет человека в Соединенных Штатах! Понадобилось двадцать лет напряженной работы и умелого ведения дел, но зато — черт побери! — шахты теперь выдают на-гора такое количество угля, о каком прежде и помышлять нельзя было. А что может быть лучше хорошей дружной американской семьи? Возвращаешься после трудового дня к семейному очагу — это ли не счастье? Люди, слушая, отводили глаза.

Ему было не только скверно, ему было тревожно. Он по-прежнему проводил много времени в своих клубах и ложах, но его — первого человека в городе!