День Всех Святых

Ермаков отрицательно покачал головой. Он, не отрываясь, смотрел на большой холст. Художник изобразил голову горгоны Медузы. Переплетенные волосы-змеи открывали зубастые пасти, желтые раздвоенные язычки жадно искали жертву. Лицо мифологического персонажа было удивительно красиво. Высокие скулы, тонкий нос, гневливо изогнутые пурпурные губы, промеж них блестела полоска жемчужных зубов. Было в этом лице что-то магически притягательное, желанное и жуткое. Но особенное впечатление производили глаза. Известный прием итальянских живописцев эпохи Возрождения, благодаря которому глаза человека, изображенного на портрете, следовали за зрителем, был освоен безвестным художником в полной мере. Взгляд горгоны Медузы, согласно древнегреческому мифу, обращал в камень все живое. Горгона была убита Персеем, воспользовавшимся для схватки крылатыми сандалиями и медным шитом Афины, благодаря которому он смог видеть отражение Медузы. На картине, висящей в кабинете психиатра, глаза горгоны забирались в душу, пробуждая темные инстинкты, сокрытые обычно на дне подсознания.

– Круто написано! – восхищенно сказал Ермаков.

– В том-то и дело… – вздохнул доктор.

Капитан не был особым ценителем живописи: раз в год, по просьбе Наташи, водил Сашку в Русский музей и Эрмитаж.

– Там еще стихи…

Он не сразу заметил строчки стихотворения, четким почерком выведенные в том месте, где обычно художники ставят подпись.

…Прижаться к щеке трагедии!
К черным кудрям Горгоны,
к грубой доске с той стороны иконы,
с катящейся по скуле, как на Восток вагоны,
звездою, облюбовавшей околыши и погоны.

– Стихи Бродского, – пояснил доктор, – а вот картину написал наш пациент.

– Вы как-то невесело об этом говорите, Михаил Наумович. – Ермаков уселся на стул, но спиной он чувствовал леденящий взор горгоны Медузы.

– Автор данного произведения – один из беглых пациентов.

– Интересно… – протянул капитан. – Я могу ознакомиться с его делом?

– Вы имеете в виду медицинскую карту?

– Да.

– Одну минуту.

Доктор словно ожидал этого вопроса. Он достал из ящика стола пухлую папку вроде тех, что заводят в регистратуре поликлиник, с той разницей, что на обороте стояла яркая красная печать.

– Так мы отмечаем больничные карты наших… скажем так, особенных пациентов!

На лицевой стороне карты было от руки написано: Роман Михайлович Ямпольский. Дата рождения, число поступления в клинику. Ермаков перевернул страницу, следующий лист занимала серия фотографий. Профиль, фас. Как в уголовном деле. Капитан зябко повел плечами. На него в упор смотрел человек из «майбаха». Конечно, внешняя похожесть близнецов не новость, но здесь было нечто большее, чем идентичные черты лица, разрез глаз, структура черепа. Внутренняя сила и одержимость. Та бьющая через край энергия, которую пациент Пряжки запечатлел на своей картине.

Доктор включил компьютер, преувеличенно внимательно смотрел, как грузятся на экране монитора программы.

Страницы переворачивались с тихим шуршанием, как опадающие осенние листья. Помимо сугубо медицинских отметок в карте хранились аккуратно сложенные рисунки. По качеству они не уступали картине с горгоной, по большей части были сделаны карандашом или фломастером. Сюрреалистический бред, поначалу решил капитан, рассматривая художества сбежавшего пациента. Некоторые рисунки были снабжены комментариями автора, сделанными четким, каллиграфическим почерком, с резким наклоном вправо. Так иногда пишут переучившиеся «левши» или амбидекстры – люди, одинаково хорошо владеющие обеими руками.

«Левая рука правит миром!» – вывел художник над рисунком. Само изображение представляло вариацию сцены Страшного суда. С той разницей, что отсутствовали бесы-мучители. Обнаженные люди корчились в муках, центр бумажного листа формата A4 занимала голая женщина необыкновенной красоты. На месте глаз у нее зияли черные провалы, откуда струился яркий оранжевый свет.

– Вы спрашивали у Ямпольского, что означают эти рисунки? – спросил Ермаков.

Он держал в руке очередное художество, запечатлевшее что-то вроде лесбийской сцены между женщиной со светящимися глазами и грациозной мулаткой.

– Здесь психиатрическая лечебница, Григорий Викторович! – усмехнулся Сайкин. – Кроме курсов нейролептиков, мы практикуем и когнитивно-поведенческую терапию и эрикосоновский гипноз и многое другое. Спрашивал, и не только об этом. К сожалению, не для всех пациентов лечение оказывается успешным.

– Ямпольский из их числа?

– Это поразительной силы личность, несмотря на психическое расстройство! – в голосе доктора угадывалось что-то напоминающее восхищение. – Видите пометку? – Он потянулся через стол и уверенно перевернул пару страниц, указал пальцем в жирно выделенную надпись, сделанную на латыни.

– Переведите!

– Гипалгия. Снижение болевой чувствительности.

– Этот парень как бультерьер?

Доктор не улыбнулся.