День всех влюбленных

Марина заметалась в поисках пальто, запуталась, надевая его, руки дрожали. И уже одевшись, вдруг сделалась абсолютно спокойной и, засунув руки в карманы, вызывающе с ухмылкой стала глядеть то на Максима, то на спокойную так и не переменившую позы Матильду.

— А приходи к нам на свадьбу, — проговорила Матильда. — В пятницу, в шесть часов, повеселимся.

Марина, не изменив вызывающей позы, улыбнулась через силу и вдруг расхохоталась, стараясь сделать это громко и дерзко — уязвить, обидеть этим хохотом. Потом повернулась и, похохатывая, зашагала к двери. Возле двери оказался Обжора. Он все так же был в костюме, и садистская усмешечка еще не сползла. Марина, пыталась обойти его, отступила вправо, но в это же мгновение Обжора бросился в ту же сторону. Марина отступила влево, но глупый Обжора, уступая ей дорогу, кинулся туда же, и снова Марина отступила и снова столкнулась с ним.

— Обжора, пропусти ее, — раздраженно рявкнула Матильда.

Это только потом Марина поняла, что не от глупости своей Обжора не давал ей проходу, что он нарочно не выпускал ее, и ей станет по-настоящему страшно.

Марина выскочила из дома, сердце бешено колотилось, в глазах стояли темные пятна, значит, снова начинался приступ дистонии. Она на минуту остановилась на пороге дома, потом, плохо соображая, бросилась к двери в заборе, над которой горела стоваттная лампочка. Толкнула дверь…

— Что за черт, — она провела по шершавой поверхности ладонью. — Что за чертовщина…

Дверь была нарисована на бетонной стене забора. Нарисованы косяки, ручка и петли, только лампочка, освещавшая дверь, была настоящая.

Марина с тоской огляделась по сторонам. Сад был темен, свет горел только в окнах первого этажа, больше дверей в заборе заметно не было. Сама мысль о возвращении в дом была ей отвратительна. Господи, какому идиоту потребовалось освещать нарисованную дверь. И тут в конце дома она увидела человека, он направлялся в ее сторону. С освещенного места разглядеть его не представлялось возможности. Он держал в руках какую-то длинную палку. Сторож, что ли? На память пришла злодейская улыбочка Обжоры. Марине сделалось вдруг страшно. Она поборола внезапную дрожь в ногах и сделала шаг по направлению к приближающемуся человеку.

— Скажите, как отсюда выйти? — она кивнула в сторону нарисованной двери.

— Скажу, — проговорил человек, вступив в зону света. — Эни, бени, раба…

Это был уже знакомый Марине тип с мохеровым шарфом на голове, в руке он держал грабли.

Марина посмотрела на него со злостью.

— Квинтер, финтер, жаба, — чуть слышно ответила она, понимая, что другого способа наладить контакт с дурачком не имеется. Но он услышал ее отзыв и снова как тогда на улице зашелся восторгом.

— Тут дверь на стене нарисована. Не знаешь, как отсюда выйти, а? — сердито проговорила Марина.

— Это моя дверь, она в мой мир. Она закрыта, — сказал дурачок, разведя руками. — А я здесь работаю, — он показал грабли. — Мне дверь нарисовать разрешили, она в мой мир внутренний.

"Господи, еще в твой мир попасть не хватало", — подумала Марина, а в слух сказала:

— Плевала я на другой мир, мне на улицу выйти нужно.

— На улицу — это, пожалуйста.

Молодой человек, опираясь на грабли, пошел вдоль дома. Марина последовала за ним.

Через десять метров в заборе обнаружилась настоящая дверь, она не была освещена и потому совершенно незаметна в темноте сада.

— Приходи, — сказал дурачок, выпуская Марину на освещенную улицу.

Дверь за ней захлопнулась. Ну да, это была та самая дверь, в которую она входила. Тогда зачем им нарисованная?.. Да плевать!

Марина шла по улице в расстегнутом пальто без шапки, которую оставила в доме Матильды. В голове было пусто, в глазах темно, как и в душе.

На автобусной остановке два голубя бродили под ногами, выискивая на грязном асфальте пищу. "И вас съест жирная тетка, если не будете осторожны, — подумала Марина. Она впервые в жизни смотрела на голубей как на еду, раньше ей и в голову не приходило, что из них можно готовить удивительные блюда.

— И меня съест… — прошептала она и улыбнулась. — Всех съест.

Она подняла глаза и увидела на столбе объявление, напечатанное ярко- желтыми буквами:

КУПЛЮ ВОЛОСЫ

Глава 3 Жизнь председателя

— Питер Брейгель терпеть не мог детей. Вы посмотрите на их типично идиотические лица. Это ведь выродки какие-то.

— Эти детские выродки со временем превращались в уродов-взрослых, у него ведь и взрослые такие же. Но мне они симпатичны, потому что они не мрачные, а веселые уроды. Даже самый совершенный мрачный человек хуже веселого урода, — возразил Максим, посмотрев на женщину.

— Да, это верх черного юмора. Мне кажется, Брейгеля никто не воспринимает как черного юмориста. А меня Матильда зовут, — сказала женщина и улыбнулась, этак кокетливо поведя плечиком.

"Жирное чудовище, — подумал Максим. — Она еще заигрывает, с ума сойти".