Нам внушили ложную мысль, что все не запрещенное разрешено.
Я люблю таких журналистов, как Джон Рид: сделал репортаж – умер – похоронили.
Вот есть одна журналистка, которая, вы меня извините за термин, меня все время обсирает. И вот мне говорят: нужно ее как-то это вот… Так я вот говорю: «Ни в коем случае!»
Это написали? В газетах? Понятно. Значит, он так не говорил.
Кроме того, что вы корреспонденты, вы же еще и люди.
Они [журналисты] не любили меня за деньги.
Если вы готовы сделать себе обрезание, то я вас приглашаю в Москву. (…) И я порекомендую сделать операцию таким образом, чтобы у вас больше ничего не выросло.
Надоело уже черную краску читать.
Настоящий журналист продается, но только один раз.
– Может ли журналист вступать в партию?
– Я знаю замужних девочек, которые работают на Тверской. Но лучше этого не делать.
О телевидении
После телевидения можно уже управлять чем угодно, даже государством.
Мы – телевидение, учрежденное правительством и патронируемое президентом. При этом мы должны говорить правду. А наш бюджет утверждает парламент. Исходя из всего этого мы и будем освещать события так, как нам подсказывает наше гражданское чувство.
Второй канал государственный стопроцентно, но иногда такое выдает, что хоть глаза не открывай. Тяжеловато смотреть, тошнит порой, но смотришь, куда деваться.
У Доренко изо рта прямо долларами пахнет.
Там есть попечительский совет, и вот вместе они обсуждают, так сказать, как работать. И, конечно, не допускают, чтобы туда проникал, так сказать, секс, так сказать, спектакли и прочее, от чего надо постепенно-постепенно все-таки избавляться напрочь.
Вот мы сидим все перед телевизором – дедушка, бабушка, дети, внуки – и смотрим одни и те же порнушные фильмы.
Пора закрыть Си-эн-эн, евроньюсы всякие. Пусть у нас будет один канал, который показывает, как президент съездил в Оренбург, посмотрел, как растет зерно.
Нельзя превращать все СМИ в один барабан.
Зад – не самая лучшая часть человека. Спереди – другое дело, за это спасибо, а так – в зад, что же это? Нельзя в зад снимать.