Деньги

  Красные финны прекрасно отдавали себе отчет и отчет тому, что они могут сделать, посетив литературные круги. Дух «Револьверной оппозиции» еще будоражил умы, разрядить обойму в поэта, поэтессу, литературного критика или подражателя Максиму Горькому — это святое дело. Чреватое, однако, проблемами с новой социалистической законностью.

  Какие уж тут музеи и театры с концертами! Пошел в город, купил бутылку водки весом в полтора литра — а дальше, как масть пойдет.

  Вот и оказывались курсанты интернациональной школы командиров в одних и тех же местах, вот и вели они там разговоры по душам, в то время, как пустели бутыли, в бане становилось все душнее, а приглашенные по такому случаю девушки — все красивее.

  - Я думаю, везде надо искать рациональное зерно, - сказал Оскари Кумпу, кутаясь в простыню.

  - Я думаю: рациональное зерно даже искать не надо, - согласился Антикайнен, смахивая пот со лба.

  - Какие вы, право, скучные, - сказала оказавшаяся возле стола дама, в то время, как из парилки раздавались смех и повизгивание ее подельниц.

  - Это кто? - спросил Оскари.

  - Это никто, - ответил Тойво.

  - Сами вы — никто, - сказала, нисколько не смутившись, дама, скинула простыню и ушла, стараясь покачивать бедрами, в парную.

  Кумпу проводил ее тяжелым взглядом и без всяких эмоций заметил:

  - Вот это круп!

  Круп — это очень лошадиный термин, но Тойво возражать не стал.

  - Еще до Олимпиады в Стокгольме я был совсем юным, - начал говорить Оскари.

  Антикайнен оглядел его критическим взглядом: да и сейчас он совсем не старик, огромный, как медведь, мастер греко-римской борьбы.

  - Шел я домой с тренировки, а темно вокруг и пустынно. Забор какой-то тянется, я отчего-то устал, как собака, а забор этот все не кончается. Чертыхнулся, дьявола вспомнил, луна вышла. Гляжу, а вот и он собственной персоной: над бесконечным забором голова рогатая и огромная. Дышит тяжело — сейчас набросится и в пекло утащит, - тем временем продолжал Кумпу.

  - За что? - поинтересовался Тойво.

  Оскари распахнул простыню и склонил голову, словно что-то разглядывая.

  - Ну, не знаю, - вздохнул он и поежился. - Хотелось бы верить, за волосы на голове, или за руку. Не должен дьявол глумиться над первым встречным.

  - Нет, - поперхнулся пивом из кружки Антикайнен. - Я не имел ввиду: за какое место? Я имел ввиду: почему, по какой-такой причине?

  - А, - спокойно сказал Оскари. - Вот ты о чем. Кто же этого дьявола разберет, зачем он честных пацанов в ад утаскивает? Все ж мы не без греха. В день рождения становимся грешными (syntymapaiva — день рождения, synti — грех, по-фински, здесь и далее примечания автора).

  Из парилки вышли голые девицы, и вместе с ними голые красные финны. Курсанты интернациональной школы командиров были действительно красные, не только в душе и по государственным мотивам.

  - Эх, снега нету, - вздохнул один из них. - Сейчас бы в сугроб броситься!

  - Так сходи на улицу, - предложил ему Тойво. - Там этого добра еще достаточно.

  - Там не снег, там грязь с собачьими выписками, - назидательно ответил тот.

  - Прописками, - проговорил Кумпу. - Пошли и мы, что ли, погреемся.

  Они отправились в парную и усердно побили друг друга березовыми вениками, разгоняя густые клубы пара, выдаваемые каменкой. Призрак Кронштадта стал отступать. Где-то за дверью повизгивали девушки, звенели стаканы и нестройные мужские голоса невнятно говорили тосты.

  Баня душу лечит. И тело тоже лечит. Баня все лечит.

  Когда они присоединились к товарищам за столом, чувство того, что они излечились наличествовало у всех. Настроение от этого, конечно, стремительно повышалось. Образовалось некое сообщество, банное сообщество, где все банщики — братья, где все банщицы — сестры. Правда, братья не были братьями сестрам, а те, в свою очередь, как бы не были сестрами братьям. И по именам друг друга почти не называли, потому что, как следует разгорячившись, позабывали их нахрен. Как же хорошо в бане!

  Правда, банные братья понимали, что едва только они уйдут отсюда, как обретенное здоровье начнет медленно тратиться. И не потому, что похмелье, а потому что от жизни в бане не спрячешься и все грехи не отмоешь.

  Только банные сестры ничего не понимали — им-то по большому счету было наплевать, они-то сюда пришли по вполне меркантильным соображениям. Но с них и спроса не было, с них, как с гусей вода. Точнее — с гусынь.

  Когда наступило время уходить, Тойво вспомнил рассказ Оскари и спросил его:

  - Ну, и дальше чем дело закончилось? Утащил тебя дьявол?

  - За что? - поинтересовался Кумпу.

  - «За волосы на голове или за руку», - хмыкнул Тойво. - Откуда я знаю за что! Ты не рассказал. За грехи наши перворожденные.

  Оскари перестал натягивать на ногу сапог и задумался. Он сделался похожим на огромного тролля, обратившегося в камень первым солнечным лучом. Наконец, он вздохнул, справился со своим сапогом и сказал: