Деньги

— Нетрудно догадаться. Он не будет у вас?

— Будет.

— Скажите ему, что мне необходимо его видеть, чтоб он к нам заехал.

Перепелицын покачал головой.

— Ничего не будет! — сказал он. — Иван Михайлович думает и смотрит на вещи так же, как и я.

В прихожей брякнул колокольчик. Человек подал Перепелицыну письмо. Тот сорвал конверт и пробежал записку.

— Это от Ивана Михайловича? — сказала Тотти, узнав по конверту почерк.

— Да, от Ивана Михайловича, — подтвердил Алексей Иванович, складывая письмо и пряча его в стол.

— По этому делу?

— По этому делу.

— Покажите мне записку.

— Нет, не могу.

— Решён вопрос?

— Ничего не скажу.

— Обедать сегодня будете у нас?

— Нет.

— Значит сегодня всё решится?

— Да.

Наташа встала.

— Нам нечего здесь больше делать, — сказала она. — Поедем, Тотти.

Он молча проводил их до прихожей. Вежливый лакей подал им накидки. Перепелицын учтиво и сухо поклонился гостям и сам выпустил их из двери.

XVIII

Между тем Сашенька от Вероники Павловны отправилась прямо к Окоёмову. Она Окоёмова знала с детства. Он ей щипал щеки, когда она была ребенком, в шутку говорил с ней по-французски. Когда она вернулась из Петербурга, — он стал её звать sage-femme и целовал её по-прежнему в обе щеки. Он много способствовал её практике, рекомендуя её по знакомым, которых у него было пол-Москвы. Он любил именно такой тип женщин, как Сашенька: полных, упругих, румяных, весёлых. Особенно он упирал на последнее качество.

— У нас на севере, — говорил он, — солнце так редко, лето так коротко, что улыбка и ямочки на щеках значат для психологии гораздо больше, чем на юге. Я посмотрел в такие весёлые глазки, и мне кажется, что солнце вышло.

И теперь он радостно принял Сашеньку, и сам расцвёл.

— Усами щёк не запачкали? — спросила она, смотрясь в зеркало.

— Ну, вот, — гоготал он, — я ведь самую прочную краску покупаю!.. Садитесь… Хотите шампанского?

— Вот тебе раз! В двенадцать часов?

— У меня сейчас будет ризотто. Повар так у меня готовит: с гребешками и пупками…

— И ризотто не буду есть, и шампанского не хочу… Я к вам по делу. Генерал, вы ведь всё можете?

Он испустил трагический вздох.

— Увы! Я не могу больше нравиться! — сказал он.

— Да это и не нужно: от вас теперь совсем другое требуется. У вас ведь власть большая?

— Власть? Да… Я многое могу, — а что?

— Вы знаете Перепелицына?

— Большеголового? Знаю.

— У него сегодня дуэль.

Генерал вдруг покатился со смеху.

— Как, у него? С кем?

— С Анатолием.

Окоёмов вдруг стал серьёзен.

— A-а… Это хорошо…

— Ничего хорошего. Надо остановить.

— Чёрт с ними, пускай! А?

— Я не хочу.

— Да вам-то что? Анатолия жалко?

— Жалко. Не столько его, как жену его.

— Женился, мерзавец?

— Хорошенькая, молоденькая, третьего дня венчаны. Богатая.

— Завидной вдовой может быть?

— Ну вас, с вашими шутками. Дуэли быть не должно. Потрудитесь её остановить.

— Как же я её остановлю?..

— Не знаю. Но мне всегда кажется, что вы каждое дело можете остановить, — стоит вам только позвонить в телефон.

Генерал опять засмеялся.

— Ну, а если я остановлю это кровопролитие, — шампанского выпьем?

— Завтра. Сегодня некогда.

— Слово?

— Слово.

Он нагнулся к телефону и позвонил. Потом попросил пригласить к аппарату, какого-то Александра Александровича. Александр Александрович тотчас отозвался и был приглашён немедленно приехать по очень важному делу.

Сашенька поцеловала старика, сказала, что завтра приедет на ризотто, — и даже не одна, а с Наташей и Тотти, а что теперь ей надо лететь.

— Так смотрите — все втроём, — напутствовал он её.

— Так смотрите, чтоб всё было устроено, — откликнулась она с лестницы.

— Я его под домашний арест сейчас, — позвякивая шпорами самодовольно ответил старик, и ещё раз крикнул: — К двенадцати жду!

Она понеслась домой. Там Лены не оказалось. Но вместо её сидели Тотти и Наташа. Они поведали Сашеньке неудачу своего визита.

Она улыбнулась всеми своими ямочками.

— А я всё устроила, — сказала она. — Теперь меня беспокоит только одно, — а где Лена?

Лена была, конечно, у своих. Она была встречена восклицаниями, и объятиями, и слезами. Отец крепко и долго её целовал, потом выпустил из объятий и сказал:

— А где камни, что ты с собой увезла?..

— Я Толе отдала, — сквозь слезы ответила она.

— Ах, он взял? Это он и научил тебя? Вот это умно. Нет, у него практическая сметка есть.

— Да что камни, папа! — продолжала Лена. — Не в этом горе, а в том, что он сегодня стреляется и его убьют.

Евстратий Константинович повёл носом.

— Убьют? Этого не надо. Это легко остановить. Пусть он только сюда приедет. Запереть его на два дня в комнату, а потом пойти на переговоры. Это, я думаю, пустяки. Прокуроры никогда не дерутся. А вот я тебя предупредить хочу, что ты теперь должна быть умница. Вытри слезы. Надо серьёзное дело говорить.

Лена вытерла слезы и приготовилась слушать.