Деньги

«Я совершенно удовлетворён принятием вами вызова и дальнейших притязаний не имею. Не я виновник того, что нам не пришлось встретиться. Если вы хотите покончить это дело навсегда, я буду рад. Прибавлю одно: я бы не желал, чтобы мы узнавали друг друга при встречах»…

На это получился ответ:

«Очень рада не узнавать вас. Вообще сожалею, что мы встретились. Ошибку эту постараемся исправить дальнейшей жизнью, избегая самой возможности встречи».

В тот же вечер Перепелицын сделал Наташе предложение. Она попросила подождать год со дня смерти отца. Алексей Иванович покорно наклонил голову.

В деревянном доме Вероники Павловны постоянно много народу. Даже траурное платье самой хозяйки и Наташи не мешает общему настроению. Особенно оживляет всех Иван Михайлович. После двухнедельного пребывания в Египте, где он условился о будущих постройках, ему стало почему-то особенно весело. Он по утрам занят проектами, а с обеда безвыездно сидит у тётки. Он полюбил лунные вечера, к которым прежде не чувствовал пристрастия. Впервые они ему понравились на пароходе. Теперь ему вероятно Тотти напомнила южные ночи, — и он, приглядевшись, нашёл, что и на севере они могут быть очаровательными. Тотти всегда любила вечерние прогулки, и потому у неё оказался неизменный спутник.

Окоёмов тоже бывает по вечерам и, если сидит долго Сашенька, сидит и он. Сашенька его дразнит, что у неё молодой и красивый жених. Генерала, зараз и хмурится, и смеётся. Вероника Павловна переделывает совершенно завещание и душеприказчиком назначает Ивана Михайловича. Она диктует на разные лады черновики Окоёмову, тот пишет карандашом, крупным почерком, и просит, чтоб Сашенька не дышала на него. А Сашенька всё заглядывает через локоть и дышит.

«…Всеми наличными деньгами, — диктует старуха, — как лично моими, так и полученными мною от покойной сестры моей Варвары, — я поручаю распорядиться племяннику моему Ивану»…

— От нотариуса бумага, — мрачно говорит лакей, подавая Веронике Павловне рассыльную книжку.

— От нотариуса? — удивляется старуха. — Я с нотариусами дел не имею. Пусть прочь идёт.

— Я тоже гнал его, — подтверждает лакей, — да он не уходит.

— Не желаю получать я бумаг, — кипятится старуха.

— Это от вашего Анатолия письмо, — говорит Окоёмов, оседлав нос пенсне.

Все изумлены.

— Как от Анатолия? Что с ним? — спрашивает старуха и обращается к лакею.

— Ну, распишись, что принял, да скажи, чтоб больше не смел приходить…

— «Милостивая государыня, Вероника Павловна»… — начинает Окоёмов и сам качает головой. — Хоть бы написал «любезная тётушка»… Нехорошо!

— Ну, дальше, дальше, — торопит старуха.

— Да что дальше. Говорит о завещании Варвары Павловны и насчёт его части… «Не заставьте меня прибегнуть к нежелательным по отношению вас, но законным мерам».

— Молодец, люблю за обычай! — весело говорит Иван Михайлович.

— «…Следуемые мне деньги», — читает Окоёмов.

— Деньги, деньги, всё деньги! — говорит Тотти.

Иван Михайлович наклоняется к её уху:

— Когда мы будем в Египте, — тихо говорит он, — у нас много денег будет.

— Не надо их, не надо! Подальше от денег, — отвечает она. — Господи, какое счастье, что я не Лена и что у меня их нет…

— И я рад, — весело говорит Иван Михайлович.

Их глаза встречаются. И в самом деле: и в голубых, и в чёрных — в тех и других — светится радость…