Деньги: Записка самоубийцы (Money: A Suicide Note)

– Фунтов, – экспромтом сказал я, – хотя начисляться будет, конечно, в долларах. Так как у вас сейчас со временем? – Он пожал плечами и скривил недовольную гримасу. – Философию придется на пару недель отложить, – сказал я, выдержав паузу, – но это жизнь. Шекспир потерпит. История может подождать. – Я хладнокровно упомянул чек, лежавший у меня прямо в кармане, и в двух словах расписал график выплат. Но я уже стал задумываться: на хрена мы так деньгами сорим? Да этому лопуху и половины хватило бы. Книжек-то сколько прикупит.

– Боюсь, я должен отказаться.

Оба-на! Вот сукин сын!

– Что? Почему? – панически зачастил я, заливаясь краской. Боль была непомерной, ошеломляющей – как будто моего ребенка жестоко обидели, или это я сам в слезах прибежал домой из школы. Я уже чуть было не отвык от укусов судьбы. А она все такая же зубастая.

– Ничего личного, – поспешил заверить он. – Просто я слишком мало о вас знаю. И о «Хороших деньгах».

– Да я же только что битый час распинался.

– В том-то и беда. – Он замялся, втянул голову в плечи. – Кто будет этот фильм ставить? Вы сами?.. Только что вы рассказали мне сюжет. Это было похоже на то, как десятилетка пытается вспомнить неприличный анекдот. Но меня беспокоит даже не это. В кинобизнесе пруд пруди косноязычных миллионеров и преуспевающих тупиц. Меня беспокоит… Понимаете, чтобы снять фильм нужна энергия, безумная энергия. Режиссеры – они, в первую очередь, безумно энергичные люди. Вы же – извиняюсь, конечно, – все время на грани отключки. Я вот гляжу на вас и думаю; если он моргнет, то схлопочет сердечный приступ. Я же вас не первый раз вижу, и вы действительно уникум. Но в другой области.

Так уж вышло, таким уж я уродился, что первая моя мысль при взгляде на женщину: перепихнемся ли? Аналогично, первая моя мысль при взгляде на мужчину: подеремся ли? Три года назад, три месяца назад, три недели назад в ответ на возражения Мартина я выдернул бы его из кресла и звезданул между глаз. По какой-то неясной причине (возможно, дело в его имени, так похожем на имя моей бледной заступницы) я испытываю к нему почти отеческие чувства: не хотелось бы накостылять ему, или чтобы ему накостылял кто-нибудь другой. Но я легко и очень ярко представляю – на другом уровне, в другой вечер, – как в припадке слепой ярости измордую Мартина до полусмерти, родная мама не узнает. Подозреваю, он об этом тоже иногда подозревает, о нашей не-раз-лей-вода взаимосвязи. Что бы он там ни болтал, но я его пугаю. Умненький парнишка, и язык хорошо подвешен, но я с самого начала увидел, что он дрейфит.

Я откинулся на спинку и подождал, пока уймется скандальный стук сердца; я его не торопил. Я опустил взгляд на пепельницу, на эту братскую могилу, переполненную изуродованными трупами окурков.

– Удваиваю, – произнес я и назвал новую цифру, и ощутил в паху болезненный, обморочный укол. – И это только начало. – Я извлек чековую книжку. – Ну, хватит ломаться, маленькая девочка прямо. Давай, соглашайся. Просто несерьезно – от таких денег отказываешься. Пригодится же. Купишь подарок своей подружке. Или маме. Ну давай же, соглашайся. Иначе я не переживу.

– …Хорошо, согласен.

– Спасибо, Мартин.

– Только с одним условием.

– Каким?

– Чтобы с чеком без фокусов.

– Никаких фокусов, – заверил я его, выписывая чек. – Черновой вариант потребуется уже через две недели. Да блин, всего-то и нужно, что переписать.

Он взглянул на толчею нулей.

– Так же… – промямлил он, – так же не бывает.

Я резко встал; энергично. Мартин поморщился. Он не сводил с меня взгляда. Он понимает, что происходит между нами. Или он думает, что это просто паранойя.

Нет, приятель, не просто. Это не просто паранойя. Можешь быть уверен.