Деньги: Записка самоубийцы (Money: A Suicide Note)

Кто-то подал вполголоса реплику, кто-то хохотнул. На лица двух ошалевших девиц за прилавком выплыла улыбка облегчения. Я вернул «Игрушку любви» на стенд, потом с вызовом пролистал «Апофеоз страсти» и «Прибамбасы». Пересек дорогу, взобрался на табурет и проиграл двадцать фунтов в «3.45». Я чувствовал себя ужасно, больным, измочаленным. Ради Бога, милочка, ну почему ты не могла пристать к кому-нибудь другому? Почему ты не могла пристать к кому-нибудь, у кого чуть-чуть больше есть, что терять?

Под моросящим дождем я побрел домой, в берлогу. Ну и небо. Господи Боже! Чередуя оттенки кухонных туманов, высвечивая редкими лучами только мглу, грязные жирные стыки, воздух висел за и надо мной, как старая раковина, забитая старой посудой. Раздолбанный в хлам, не чующий под собой ног, выдохшийся, пьяный в сосиску Лондон мотает срок под опухшими небесами. В кованых воротах универмага, занимавшего цокольный этаж длинного жилого дома, стоял старик в застегнутом на все пуговицы плаще и блестящих коричневых туфлях. Он громко обращался к дождю. Рядом стояли еще старики с каменными лицами, а две женщины помоложе, в какой-то синей форме и с выражением поблекшей искренности, акцентировали и перемежали его речь маршевыми тактами флейты и барабана.

– Никогда не поздно, – сказал старик, со всей непритязательностью одного из суровых привратников Господних, – начать новую жизнь. – Щелочками глаз, поджатыми губами он встречал прогулочную иронию дневных толп, молодежи, безразличных иностранцев в тюрбанах. – И ничего такого стыдного, – проговорил он, – в этом нет. -Все равно его почти не было слышно, с этим барабаном, с дождем и молоком в воздухе.

Нет, приятель, ты не прав. Небесам стыдно, да еще как. Деревья на площадях поникли кронами, и навесы тщательно скрывают зареванные витрины. Стыдно вечерней газете в почтовом ящике. Стыдно часам над входом в тот же универмаг. Даже барабану ой как стыдно.

– Ничего себе! Да как ты умудрился довести себя до такого состояния?

– Ну все, сучка, доигралась!

– Что значит, доигралась?

– Где тебя все время черти носят, когда я звоню из Штатов?

– Что, нельзя уже на свою квартиру иногда зайти?

– Там тебя тоже никогда нет!

– Что, нельзя уже иногда телефон отключить?

– Актриса чертова! Колись, где пропадаешь!

– Ты что, так и будешь притворяться, словно не знаешь, как до этого дошло?

– Сучка, ты меня обманываешь!

– Что ты так разволновался? Я же хочу тебе кое-что объяснить, не понимаешь, что ли?

Селина расстегнула плащ. Скрестила руки, расставила ноги и ощетинилась – по-уличному, по-боевому.

– Господи, – произнесла она, – ну и экземпляр. Иди, хоть попробуй проспаться до обеда. Куда мы, кстати, идем?

Да нет, все нормально, проговорил или прохныкал я – надо только хлебнуть немного чая или там еще чего… Каким-то образом Селина умудрилась перехватить инициативу. Хотел бы я знать, как это у нее вышло. Тяжело вздохнув, я улегся на диван со своей кружкой. Сплина устроилась за круглым железным столом – с вечерней газетой, с чашкой чая, с единственной, заслуженной сигаретой. Она быстро пролистала страницы, остановилась, сдвинула брови, прочистила горло, несколько раз мигнула и, бесстрастно сосредоточившись, вперилась в газетный лист. Она читала об этом калифорнийском процессе, по поводу алиментов. Селина следила за развитием событий. Я тоже. Дела парня обстояли достаточно хреново. Насколько я понял решение суда, если девица раз в неделю варит чай для одного и того же типа, то получает половину его денег. Последнее время Селина каждый вечер утыкается в газету на одной и той же странице и зловеще затихает. Надеюсь, она не собралась требовать алименты с меня.

– Хоть раз будь реалистом, а? – позже проговорила она. – Ну как мне вбить в твою тупую башку, что я – твой последний шанс? Нет, не эти. Они слишком тесные. Ну кто еще будет с тобой нянчиться?

– Нет, не эти. Эти уже были вчера.

– Только посмотри на себя. Нет, эти надо в стирку. Согласись, ты же не подарок. Тебе тридцать пять. Пора наконец повзрослеть.

– Да, эти подойдут. И вот еще, тоже надень.

– Если ты дожидаешься кого получше… секундочку, нашла… то будешь ждать до Второго пришествия. Да кому ты нужен-то? Мартине Твен, что ли?

– Секундочку. Эти сними, надень вон те.

– Книжка у тебя от нее?

– Какая книжка? – спросил я, очередной раз восхитившись селининым чутьем.

– На прикроватном столике, в твердой обложке. Ты ее каждый вечер читаешь, и все никак с первой страницы не сдвинуться.

– Хорошо, хорошо. Это подарок.

– Надо же, подарок. И что только люди о себе воображают.

– Взгляни в лицо фактам, – проговорила она еще позже. – Пора же наконец вырасти. Я вот на тебя согласна. Согласись и ты на меня. Я бы о тебе заботилась. Позаботься и ты обо мне. Давай заведем детей. Поженимся. Не бойся взять на себя обязательства. Сделай так, чтобы я почувствовала под ногами твердую почву. Давай хоть я нормально сюда переберусь.

– Ладно. Хорошо, – сказал я. – Перебирайся нормально.