Деньги: Записка самоубийцы (Money: A Suicide Note)

Мы сидели в готическом кафетерии. Если задрать голову, можно было подумать, что находишься в школе. Наверху, между окнами каретного сарая, плыли в лучах света пылинки, стометровка вольным стилем, и дарила терпимость к людскому шуму и гаму внизу; где заключенные сидели по одну сторону убранных желтой клеенкой столов, а посетители (женщины, дети, старики) – по другую, на кухонных стульях. Ни тебе кабинок, ни железных решеток. Если хочешь, можно было взяться за руки. Можно было целоваться. Заключенные со стажем выделялись длинными чуткими носами, и у некоторых вид был какой-то недоделанный. Они сидели на скамейке непринужденно откинувшись, жестикулировали покорно, будто оправдываясь. Женщины их беспокойно балансировали на краешке своих стульев, всем видом проявляя заботу, готовность в любой момент припасть к полу. Дети молча ерзали и зыркали по сторонам – в общем, демонстрировали чудеса выдержки, самое лучшее поведение.

– Я принес блок сигарет, – сказал я, – и дюжину вина.

– Спасибо. А ты…

– Я очень удивился, когда мне сказали, что можно принести. Полбутылки вина в день – мало, конечно, но лучше, чем ничего. Я все оставил дежурному.

– А ты книжек принес?

– Чего?

– Вот недоумок! Завтра принеси, а? Обещай, что принесешь. Как по-твоему, чем я тут весь день занимаюсь? В здешней библиотеке одни вестерны и триллеры, и то всего ничего, плюс половина страниц выдрана или залита чаем, или все в соплях. Последние несколько дней вообще пришлось за Библию взяться. Оно бы и ничего, но все начинают думать, что я свихнулся. Принеси каких-нибудь книжек.

– Я даже не знаю, что тебе нравится.

– Да что угодно! Я список дам. Романы, исторические книжки, путешествия – что попадется. Что угодно, хоть поэзию.

– Поэзию? Здесь?

– Ничего, рискну.

На Алеке был темно-синий комбинезон- как у французского работяги-синеблузника или даже какого-нибудь нововолнового малыша-нарциссиста на пробах в «К. Л. и С.»… Только увидев Алека в, так сказать, тюремной робе, я ощутил, насколько глубоко он пал. Не надо, мысленно взмолился я; хватит, глубже не надо. Иначе он просто исчезнет. Все сидящие здесь преступили черту, все они согрешили против денег. А теперь, говорят деньги, настал час расплаты.

– Кстати, случайно вспомнилось, – произнес я. – У тебя часом шести тысяч не завалялось?

Алек почесал макушку. Шевельнул острым носом.

– Я очень извиняюсь. Так неудачно все вышло…

– Что вышло-то?

– Часть я отдал Эйлин, а остальное попытался удвоить на рулетке. Не самая блестящая мысль, согласен. Да и все равно мало было. Черт, видел бы ты меня в зале суда. Чуть до инфаркта не дошло. Когда этот старый кретин в парике, когда он приговор зачитывал – я подумал, что, наверно, речь о ком-нибудь другом. Не обо мне же. И это ведь только для доследования. Вот если девятого не выгорит, тогда я влип серьезно.

– Ямогу как-то помочь? – быстро спросил я.

– Да нет. С такой величиной залога – даже просить неудобно. Что сказала Элла?

– Почти ничего. Ты сильно зол на нее?

– Ну, так… Когда все время ссоримся и злимся друг на друга, бабе приятно осознавать, что закон на ее стороне – судья, пять сотен, да еще и Брикстон. Вместо того чтобы швырнуть в тебя пепельницей, она швыряет тебя в тюрьму.

– Ничего себе. Я бы…

– Она не виновата. Это какая-то чисто юридическая закавыка, из-за детей. Самое смешное, – произнес Алек Ллуэллин и описал кадыком восьмерку, – самое смешное, что Эндрю даже не мой сын.

– Откуда ты знаешь?

– Только посмотри на него. На его волосы. Посмотри на Мандолину. Небо и земля.

– Ты уверен?

– В тот месяц мы были совсем на ножах, я не спал с ней ни разу. Она говорит, что я засадил ей, когда напился. Но если я так напился, что все забыл, то засадить уж точно не мог. Короче, Элла пришла ко мне в первый же день, как меня упекли, и выплакала все глаза. Она, кстати, говорит, что пыталась дать делу задний ход.

– Да ну.

– А как Селина?

– Нормально. И, между прочим, абсолютно верна мне.

– Дурачина ты, простофиля.

Я назвал его среднюю школу. Назвал его высшую школу. Назвал колледж, в котором он учился в Кембридже.

– А теперь Брикстон, – проговорил я. – Что дальше?

– Пентонвиль. – Он достал очередную сигарету из моей раскрытой пачки. – Школа жизни, мои университеты и тэ дэ. Каждый день что-нибудь новенькое узнаешь. Например, что тебя заказали, дружище.

– А, это, – невозмутимо отозвался я. – Как же, слышал.

– Мне тут один мелкий воришка рассказывал. И заказ тоже довольно мелкий. Фунтов на пятьдесят или около того.

– А кто заказчик?

– Этого он не знал или не мог вспомнить. Зато он помнит формулировку.

– На пятьдесят фунтов? – сказал я, чувствуя странную обиду или унижение. – Подзатыльник, что ли? «Крапивка»?

– Один удар в лицо тупым предметом. Ладно, сделаю-ка я пока список. Не забудь только про книжки, понял?