Деньги: Записка самоубийцы (Money: A Suicide Note)

Мартин сел напротив и тут же уткнулся в книжку. Испортит он себе зрение… Мне же и так было о чем подумать – например, как одолеть изрядное похмелье, – короче, только лишних сложностей мне и не хватало. Прошлый вечер открыл, так сказать, новую главу. Коктейли – 17 фунтов. Обед – 68 фунтов. Селина – 2500 фунтов. Вы не ослышались – две с половиной штуки. Та суходрочка на островах Блаженных – да Ши-Ши просто даром работала. Я теряю хватку, разваливаюсь на ходу. Год назад по итогам двухчасового, при свечах, сеанса добычи средств Селина заработала бы разве что затрещину (не подумайте ничего такого, все было бы тихо-мирно, то есть не в ресторане, не на людях, а уже в «фиаско» или дома). Я действительно старею, действительно слабею. В спальне я дал ей чек. Она сложила его к спрятала в ложбинке между чашками своего черного лифчика. Потом я получил свое, да еще как. Через час раздался телефонный звонок. Времени было начало второго. «Не подходи», – прошептала Селина. Но я был не прочь прерваться, ровно в той же степени, в какой Селина этого не хотела. Мы разделились (это было все равно что запутавшийся шнурок развязывать), и я проковылял к аппарату. Филдинг Гудни ввел меня в курс всех последних событий: Дорис Артур прислала «не сценарий, а конфетку», Кадута Масси и Лесбия Беузолейль уже подписали контракт, Гопстер хотел сниматься, Гайленд отказывался – Лорн Гайленд сходил с ума или давно уже сошел. Деньги сыпались с неба быстрее, чем Филдинг успевал их ловить. Возбужденный, посвежевший, я захватил бутылку бренди, вернулся в спальню и заставил Селину пожалеть, что на свет родилась. Две тысячи пятьсот фунтов – это же чертова уйма денег. Но Филдинг вел речь о миллионах. Если все выгорит, я смогу спать с Селиной каждую ночь, до конца своих дней.

Принесли вино. Все равно предстояла еще целая трапеза, так что я подался вперед и проговорил:

– Это судьба.

Он вздернул голову, чуть было не запаниковал – но тут же успокоился и улыбнулся. Он меня узнал. Обычно меня узнают. С чем, с чем – а вот с узнаванием у меня проблемы нет. Это одна из немногих компенсаций за мой страхолюдный вид.

– А, привет, – отозвался он. – Мы что, так и будем каждый раз сталкиваться?

– Вы-то что делаете в этой дыре? Почему не на бизнес-ленче со своим… со своим издателем, или еще кем?

– Да ну, бросьте. С издателем у меня бизнес-ленч раз в два года. А вы чем вообще занимаетесь?

– Кино, – ответил я. – Я занимаюсь кино, днем и вечером.

– Тогда почему вы не с Лорном Гайлендом? Понимаете, о чем я? Просто это не так часто случается.

– Что это вы именно Лорна Гайленда вспомнили?

Может, конечно, он просто запомнил меня – а, может, и не просто. Все-таки я довольно известен, в определенных кругах.

– Да ничего, просто так.

– Джон Сам, – протянул я руку, и он ее пожал.

– Мартин Эмис.

– Будем знакомы.

– Секундочку, – проговорил он. – Это не вы случайно делали рекламные ролики, те, которые с эфира сняли?

– Случайно я.

– Ага, – кивнул он. – Забавные ролики были, я очень смеялся. Мы все смеялись.

– Спасибо, Мартин, – поблагодарил я. Появилась официантка с моей тарелкой – полной до краев, источающей пар. Мартин сделал свой заказ. Он удивил меня, выбрав стандартный гопнический набор – яичница с беконом и жареная картошка. Видно, не так уж и много им платят, писателям.

– До ста? – поинтересовалась девушка, одна из итальянского контингента; кожа ее была основательно натурализована кухонными испарениями.

– Нет, спасибо, тостов не надо.

– Пить што?

– Пожалуйста, чай, – ответил Мартин.

– Хочешь капельку? – спросил я, показывая на свой литр красной шипучки.

– Нет, спасибо. За ленчем я стараюсь не пить.

– Я тоже. Только никогда не получается.

– Если я за ленчем выпью, потом весь день отвратно себя чувствую.

– Я тоже. Но я весь ленч отвратно себя чувствую, если не выпью.

– Что ж, главное – сделать свой выбор, – произнес Мартин. – И вечером то же самое. Если выпил хорошо, значит утром плохо. Если утром хорошо, значит выпил плохо. И так далее. То же самое, кстати, с жизнью. Когда хочешь хорошо себя чувствовать – в молодости или в старости? Или то, или то, третьего не дано.

– Ну не трагедия ли.

Он внимательно посмотрел на меня. Я с печалью проследил за его взглядом и увидел то же, что и он. Белоснежные щеки и багровые веки, жадная прорезь рта и дубильные зубы – и лохмы, сухие ломкие лохмы, лохмы ханыги.

– И все равно выбираешь вечер, так?

– Угу.

– И отвратно чувствуешь себя утром. – Он с усмешкой покосился на мое вино. – А также в послеобеденное время.

– Вообще-то я сова, – промямлил я.

Принесли его заказ – в этом заведении кота за хвост тянуть не привыкли, – и Мартин потянулся за солью.

– Я был тогда в журнальном магазине, – негромко произнес он, уже начав есть, – когда вы с той девицей поцапались.

– Серьезно? – отозвался я, и сердце мое болезненно екнуло.

– По-моему, вы вполне достойно себя вели. Пренеприятная была ситуация.

– Еще бы, – сказал я. – Чуть сквозь землю не провалился, так неудобно.

Мартин отрезал кусочек бекона и тщательно прожевал.