– Вообще-то, – сказал он, – вы могли бы сказать, что мужчину тоже эксплуатируют.
– Какого мужчину?
– На фотографии там мужчина тоже был?
– Нет. Просто у девицы перед носом здоровый такой хрен болтался.
– Ну и чей это, интересно, хрен был?
– Да, но девки же… девки не считают это эксплуатацией. Они думают… они думают, что все мужики в любом случае этого хотят.
– Значит, они не правы, – спокойно отозвался он. – Я бы, скажем, этого не хотел. Вы бы не хотели. Мужчины делают это за деньги, так же, как и женщины.
– Да ну, должны же быть мужики, которым это нравится. Когда я был моложе, мне всегда казалось, что это самая-самая, как ее, синекура. И не забывайте, что некоторым женщинам это тоже нравится.
– Вы так полагаете?
– Уверен, – авторитетно ответил я. – Есть у меня одна знакомая, она позировала для этого журнала «Денди». Так стоит только об этом напомнить, она прямо рыдает от гордости.
– Гордости?.. Да, пожалуй, все сходится.
– Это как?
– Гоп-арт, – туманно пояснил он. – Ой, извините, мне уже бежать пора.
– Да вы что, перевариться же не успеет, это вредно. Хлебните-ка лучше.
Он мотнул головой. Прежде чем уйти, он протянул мне свободную руку, и я ее пожал.
– Приятно было пообщаться, Мартин.
– До встречи, Джон.
Джон. Ну и имечко. Гадливое, блудливое, никакое. Я оттолкнул тарелку и сосредоточился на вине. Закурил сигарету. Задумался. Гоп-арт… Искусство для гопоты… Ну да. Когда наконец Врон выплакалась- предварительно продемонстрировав потенциальному пасынку фотографии, на которых дрочит в чем мать родила, ради денег, – она подробно, с трепетом в голосе и со свежими слезами на кончиках ресниц разъяснила мне, что всегда была творческой натурой.
– Джон, я всегда была творческой натурой, – упорно повторяла она, как будто я осмелился возразить, что она была творческой натурой лишь иногда или стала только недавно.
Врон подтвердила, что в школе неплохо успевала по рисованию, и учитель часто ее хвалил. Она привела в пример свое умение штопать и вкус к интерьерному дизайну.
– Я всегда знала, что когда-нибудь попаду в книгу, – произнесла она и снова потянулась за номером «Денди», – и наконец, Джон, моя мечта осуществилась.
Она уселась поудобнее и расправила на коленях журнал; на развороте Врон – «Врон» – была запечатлена на четвереньках, вид сзади, ракурс в три четверти, на каблуках-шпильках, в чулках и в темно-красных трусиках, спущенных ниже рябых ягодиц.
– Изумительно, – выдохнул отец у меня над ухом.
– Понимаете, Джон, – сказала Врон, – если уж у вас есть творческий…
– Дар, – договорил отец.
– Творческий дар, Джон, то вы просто обязаны… обязаны, Джон, этим даром поделиться. Вот, Джон, посмотрите. – Она перевернула страницу. На следующем развороте Врон откинулась на игривом белом коврике, продев одну руку под колено, а другую засунув между ног чуть ли не по локоть; лицо ее, повернутое к объективу, выражало отвращение, переходящее в экстаз. – Видите, Джон, как я стараюсь, не жалею себя? Так мне Род все время и говорил. Род – это фотограф. Он говорил: «Не жалей себя, Врон, не жалей!..»
Через полчаса я ушел. К этому времени Врон и Барри снова успели разрыдаться – благодарно, утешительно разрыдаться, сжимая друг друга в объятиях.
А теперь – внимание на экран. Эту историю я повторять не буду.
Три года назад, когда я стал зарабатывать как следует, по сравнению со всей той мелочью, что перепадала прежде, отец просадил море бабок в карты и на скачках, и он… Знаете, что он сделал, этот паникер? Он выставил мне счет на все те деньги, которые потратил на мое воспитание. Во-во, расходную фактуру заслал, именно что. Не такое уж и дорогое, кстати, у меня оказалось детство, поскольку семь лет я провел в Штатах с маминой сестрой. Где-то у меня этот, с позволения сказать, документ до сих пор валяется. Шесть страниц формата A3, отстуканных на машинке одним пальцем. За 30 пар обуви (прибл.)… За 4 выезда на море… За мою долю бензина, израсходованного при означенных выездах… Он все-все мне припомнил – и карманные деньги, и мороженое, и визиты в парикмахерскую… К документу прилагалась пояснительная записка, где с той же дотошностью оговаривалось, что это, разумеется, только грубая оценка, и что я вовсе не обязан возмещать все расходы с точностью до пенни. Инфляцию он тоже учел. Я обошелся ему в девятнадцать тысяч фунтов.