– …Рубины, бриллианты, изумруды, жемчуга и аметист ценой полтора миллиона долларов.
– Лорн…
– Ну, Джон, что скажете?
– Лорн, если Гарри такой богатый, то кому какое дело, что у него на кухне завалялось героина на пару лимонов баксов?
– Простите?
– Это же снижает драматизм, разве нет? Подумайте минуточку. Секундочку подумайте. Если Гарри богат, то значит и Дуг тоже. Естественно, они отдадут героин обратно. Была проблема – и нет проблемы. И фильма тоже нет.
– Чушь! Гарфилд хочет отдать героин. Это второй, как его, Дуг не хочет отдавать. И знаете почему?
– Да, почему.
– Из зависти, Джон, из зависти и ревности. Он завидует Гарфилду.
О зависти Лорн распинался минут двадцать: какое это сильное чувство, как широко оно распространено, и как человек, подобный Гарфилду (по-моему, в какой-то момент он даже сказал «сэр Гарфилд»), особенно склонен вызывать зависть в людях настолько низких, слабых и подлых, как этот Дуг, – Гарфилд, с его вкусом, вертолетной площадкой, эрудицией, бунгало на Барбадосе и прочими достоинствами. Это заняло еще минут двадцать.
– Вдобавок, – произнес Лорн, – он завидует тому, что происходит между мною и Лесбией.
– Почему? Вряд ли он будет так уж завидовать, если тоже спит с ней.
– Очень хорошо, что вы сами об этом заговорили. Знаете, Джон, я не думаю – и никогда не думал – что это драматически убедительно, ну, что он тоже с нею спит.
Я тяжело уставился на него.
– В этом же нет ни малейшего смысла. Просто ни в какие ворота. – Лорн расхохотался. – Если Лесбия спит с Гарфилдом, зачем ей рисковать всем этим счастьем, всем смыслом жизни – и ради какого-то мелкого гопника… – Лорн покачал головой. – Ладно. Об этом еще можно поспорить. Но все равно мой сценарий работает. Я так вижу: Лесбия ни разу не испытывала оргазма, пока не встретила Гарфилда, этого замечательного человека, и он показал ей мир, о котором раньше она могла только мечтать, мир личных самолетов и карибских особняков, мир…
Я боялся отвести взгляд. Время шло. Вдруг Лорн замер на середине фразы, на середине эпитета и произнес:
– Пожалуй, Джон, пора поговорить о сцене смерти.
– … Какой еще смерти?
– Лорда Гарфилда, разумеется, – сказал Лорн Гайленд. – Дело обстоит так. Мафиози меня пытают, совершенно голого. Я бился как лев, но этих гадов было человек пятнадцать. Они требуют, чтобы я отдал им героин – а также культурные ценности со всего мира. Но я молчу, как партизан. Ни слова не говорю. Значит, эти недоноски меня пытают и заставляют смотреть на это Лесбию с Кадутой – может быть, тоже голых, не знаю. Не знаю, Джон, об этом еще надо, надо подумать. И вот эти женщины, когда они видят, как я молча страдаю под пыткой, голый человек, которому они обязаны всем и который затрахал их, как никто и никогда не затрахает, то эти женщины, простые голые женщины забывают о своем соперничестве и рыдают в объятиях друг у друга. Титры.
– Лорн, – сказал я, – мне пора бежать.
Добраться до двери мне удалось только через час.
Обсуждение сценария закончилось тем, что Лорн скинул халат и со слезами на глазах поинтересовался у меня:
– Ну, разве это стариковское тело?
Я промолчал. Вообще-то, ответ был «да». Я же лишь махнул рукой и скатился по лестнице.
Открывая мне дверь, Среда улыбнулась, не разжимая губ.
– Он голый? – холодно поинтересовалась она.
– Да, голый.
– Ну сколько можно, – вздохнула Среда.
И почему все это происходит со мной, все эти ошеломительные, внезапные, несообразные, эти порнографические вещи? Что ж, наверно, когда вы порнографический по натуре человек, то порнографические вещи с вами и происходят.